Маленькому мальчику простительны слезы. Я выл, как волчонок, хватаясь за подол ее темно-красной юбки, который она пыталась высвободить из моих маленьких кулачков.
Помню, как она склонилась, чтобы чмокнуть меня в лоб, но я не хотел получать прощальный поцелуй. Я хотел, чтобы она целовала меня на ночь, и каждое утро, и каждую секунду моей жизни.
Когда она шла по подъездной дорожке, я как был, необутый и в пижаме, помчался за ней. Отец пытался меня удержать, но я вырвался и вцепился в ее чемоданы.
Она шла к такси уверенной, танцующей походкой, сквозь зубы уговаривая меня прекратить. И когда мне почти удалось выбить поклажу из ее рук, резко обернулась и оттолкнула меня.
Я упал и ободрал локоть. А она спокойно села в такси. Сквозь пелену слез я помню расплывающиеся очертания удаляющейся машины.
Тогда отец подошел, взял меня на руки и попросил прощения.
Этой с*ки больше здесь не будет, мой сын. Не плач. Ни одна женщина не стоит этого, - сказал он тогда. Но я чувствовал, что моя пижама намокла на плече, в том месте, куда он спрятал свое лицо.
И сейчас, в доме Иры, я увидел, что могу разрушить. С семейных фотографий на меня смотрела ее дочь, такая безумно счастливая, солнечная девочка. Она играла с родителями на море, строя замки на песке, дергала за ухо ослика в зоопарке, сидя на руках отца, пока мама держала ее за ножку.
Она рисовала их семью. У нее пока есть эта семья. У меня не было, и я никогда не брал в руки карандаши, чтобы нарисовать мать.
Отец не смог мне ее заменить, да и не пытался. Он был мужчиной, не способным на нежные объятия. Иногда в нашем доме появлялись женщины, но я знал, как он относится к ним. Просто украшение его ночей, ничего больше.
Я не знаю, кем стала Ира для меня, но одно я решил наверняка. Ее счастье я не заберу.
Выйдя из подъезда, я на мгновение останавливаюсь и глубоко вдыхаю. Эгоизм борется с чувством справедливости. Хочу ее, Господи, как же я хочу ее, домашнюю, растерянную, хрупкую. Хотя бы в последний раз.
Разворачиваюсь и застываю на месте. Если я сейчас вернусь, то не найду сил, чтобы уйти.
Благородство – черта, которую воспитывал во мне отец, начиная с пеленок. Я проклинаю чертово благородство, которое уводит меня от ее дома, уносит за километры, за миллионы причин на расстояние в тысячи одиноких серых дней.
Глава 12
Михаил Петрович согласился встретиться со мной в субботу. Я пожертвовала своим временем ради благой цели. Лавров был занятым человеком, поэтому я ценила его желание лично встретиться, чтобы обсудить судьбу Дома престарелых.
Документацию я передала ему еще раньше. То, что он там прочитал, заставило его пересмотреть график и решиться на поездку в наш город, чтобы своими глазами увидеть весь объем работ.