Открыв глаза, Андрей увидел Тулупова. Высунув от усердия язык, Федя старательно водил утюгом по распластанной на рундуке тужурке вперед-назад. Андрей снова закрыл глаза… Света протирает окна — весна! Гонимое ветром белое облако мчится по темному небу. Тряпка скользит по стеклу вперед-назад, вперед-назад… Но вот в беспомощно опущенной руке смятая газовая косынка. Парк. Осень. Медленно, вороша ногами желтые листья, Андрей идет по аллее парка. Прощаясь с ним, Света поднимает руку, какая-то забавная пичуга доверчиво садится на ее ладонь и заливается звонкой песней…
Не сразу доходит до сознания Андрея звук корабельной дудки.
Подражая мичману Ясачному, напевно вытягивая последнюю ноту, дежурный свистит побудку. Заливисто поет дудка:
— Команде вставать! Койки убрать!..
Девять часов. Горн играет «Большой сбор».
Экипаж выстраивается по правому борту корабля.
Торжественные минуты тишины.
— На флаг, смирно! — звучит команда.
Слышно, как сердце отсчитывает секунды.
— Флаг поднять!
И вот на свежем морозном ветру затрепетал бело-зеленый пограничный флаг.
После команды «Разойдись», предоставленный самому себе, Нагорный вновь почувствовал знакомую неуверенность в ногах и легкое головокружение. Без всякой цели он спустился на ют. Возле обреза — надвое распиленной бочки — курили матросы и слушали Даниила Панкова — первого корабельного балагура. Слушали его с недоверчивой, скептической улыбкой, но слушали: весело человек врет!
Левой рукой Даниил изображал разбушевавшуюся стихию, коробок спичек в правой был кораблем, застигнутым штормом.
— Такой мордотык[8]! — рассказывал Панков. — Такая волна — полундра! Корабль зарылся с пушкой по мостик — ни тпру ни ну… Полный назад! — приказывает командир. — Нос из волны вытащил и па-а-шел! Это, говорит, разве шторм?! Вот раньше бывал шторм так шторм!
Не дослушав Панкова, Андрей открыл дверь в надстройку. Из камбуза пахнуло аппетитным запахом жареной трески. Нагорный прошел до носового кубрика, снял шинель, шапку и спустился вниз. Осторожно, чтобы не смять отглаженную форменку, достал из рундука серый конверт.
Когда море бывало особенно враждебным и чувство недомогания поселяло в Андрее неуверенность в своих силах, он обращался к этому письму, черпал в нем силу и мужество.
В кубрике было шумно: редколлегия готовила очередной номер стенной газеты. Тулупов пытался отыграться в шашки у Лаушкина, старшина Хабарнов с мотористом разбирали шахматную партию.
Заметив в руках Андрея конверт, Хабарнов спросил:
— Ты что, комендор, письма хочешь писать?
— Да, хотел… — нерешительно ответил Нагорный.