Почти в одно мгновение на фале был поднят сигнал «Застопорить машины», и две зеленые ракеты, оставляя за собой дымный след, взвились над морем.
— «Бенони» прибавил ход.
— Товарищ капитан третьего ранга! — перебил лейтенант Голиков командира орудия. — Цель номер три по курсу второго номера, они состворились. Дистанция двадцать кабельтовых.
— Дробь! Орудие на ноль! — крикнул Поливанов и, вскинув бинокль на цель номер три, спросил: — Узнаете, помощник?!
Девятов посмотрел через пеленгатор и крикнул на мостик:
— Наш старый знакомый «Вайгач»!
На Севере капитана сейнера «Вайгач» знают все рыбаки от мыса Нордкап до Святого Носа. Старики поминают его не без зависти: «Вергун с фартом[13] из одной кружки брагу хлебал! Молодые нынче в фарт не верят: «Удача с неудачей — родные сестры!» — говорят, а «Вайгач» без улова с моря никогда не приходит, стало быть, Михайло Григорьевич Вергун своему делу мастер!»
И верно: мастер! В прошлый рейс «Вайгач» ловил сельдь по мурманскому мелководью, на этот раз пошел к банке Северной. Всего трое суток и промышляли: тары не хватило. Развернулся сейнер — и в порт. Погода свежая, снежные заряды один другого хлеще, а команда песни поет — улов взяла богатый! Сельдь крупная, больше двадцати пяти сантиметров!
Развесили на просушку дрифтерный порядок. Последнюю сеть ролем подтянули, перекинули через стрелу, даже сельдь из нее не всю вытрясли.
Прохор Степанович ходит по палубе довольный, животик вперед выпятил, руки потирает и хвалится каждому:
— Вот что значит сеть можжевельничком покурить! Ай да я! Ай да Прохор Щелкунов!
Тимка вылез из машинного отделения, глядит на помощника и посмеивается, свистеть ему Щелкунов запретил — примета, говорит, плохая.
В рубке тихо. С циркулем в руке Вергун привалился к штурманскому столику. Перед ним открытая лоция, карта района, а мыслями он далеко…
«Домой идем. Трюм полон рыбы, — думает он. — Небось в порту об этом известно каждому: радист разболтал по эфиру. Чего доброго, директор MPC сейнер встретит с оркестром. К Щелкунову на пирс «кубышка» его прикатится. Валя-хохотушка прибежит к Плицыну, к Тиме и то продавщица из рыбкоопа придет. Всех будут встречать родные да близкие. Только ко мне никто не придет. Конечно, — Вергун посмотрел на свое отражение в стекле эхолота, — лицом и ростом ты, Михайло, не вышел. До сей поры ходит Глаша на старое домовище. Думал, что было — того нынче нет: давно прошло и быльем поросло… А на поверку выходит, прошлое крепко в ее душу въелось. Конечно, ревновать к прошлому — палый лист ворошить…»