Зима перевалила через середину. За множеством дел незаметно летели дни. Единственное, что удручало — безответность моих представлений государю. Обиняками верные люди сообщали, что здоровье императора сильно пошатнулось, он мало занимается делами и стал еще раздражительнее. Под горячую руку избил придворных врачей, ругая ослами. Нет худа без добра: иной раз гнев выплескивался на действительно виновных. Меншиков потерял президентство в коллегии, отданное Репнину, и генерал-губернаторство, в пользу Апраксина. Казнь Виллима Монса, близкого к царице, заставляла подозревать утрату Екатериной расположения мужа. Ближайшие следствия семейной ссоры обещали быть самыми счастливыми: без помощи государыни Светлейший не устоит под грузом вины и получит давно заслуженное воздаяние. Скорая опала князя виделась несомненной. Толстому восемьдесят лет, Головкин слишком осторожен и скуп, чтобы играть первую роль… Возможно, сцена расчистится от моих врагов сама собою. Кто займет их место? Петр не даст ходу старой знати; скорее, окажет предпочтение способным людям из простых дворян и лучшим из иностранных наемников. У нас с Румянцевым превосходные шансы. Если будущая кампания принесет успех, оба шагнем на ступень вверх. Голицын, Куракин, Брюс и оба Апраксиных — бесспорные союзники, Бутурлин — по крайней мере, не враг… Жаль, Шафиров сослан — впрочем, с падением Меншикова может вернуться. Репнин? Герцог Голштинский? Посмотрим.
Весть, ради которой загнали, наверно, табун лошадей, стала для меня страшным ударом. Петр царствовал больше сорока лет. Тридцать пять, если без сестриной опеки. Часто болел, но неизменно побеждал недуги. Одни мечтали о его смерти, другие страшились — но никто не ждал. Такому богатырю умереть в пятьдесят два года…
Тяжелой рукой император правил, что говорить. Многое бы можно ему припомнить. Но пред моим внутренним взором была ночь, и горели костры из разбитых ядрами телег. Сентябрьский снег падал на искаженные смертной судорогой лица убитых, стонали раненые, а живые подходили к огню и падали от усталости, подобно мертвым. И "всеа Русии самодержец" спал на голой земле, укрывшись чужим кафтаном, измученный и замерзший, как бродячий пес… Ночь после боя при Лесной. Если Бог есть — и если Он справедлив — за каждую минуту той ночи царю тысяча грехов простится. Я плакал бы, если бы умел.
Когда малограмотная латышская крестьянка (в другой ипостаси — обозная девка, трофей корпуса Шереметева) стала владычицей России и возложила на себя титул Цезаря — на Олимпе грохотал камнепад. Боги смеялись.