— Добить бы неплохо, но мне важней свои корабли сберечь. За них перед Его Императорским Величеством я в ответе, а не ты. Хоть один сядет на мель в виду турецких бастионов — знаешь, что будет.
— Не приведи Бог! Однако, думается мне, государь непременно призовет нас с тобой к ответу не только за то, что сделали, но и за то, чего НЕ сделали. Могли врага в ничто обратить, да поленились либо испугались… Вот так будет выглядеть бездействие! Превосходство теперь на нашей стороне…
— Не слишком значительное. Смотри: у них остается девять кораблей…
— Восемь. Один разоружили — видимо, собирались кренговать. Шквал не прошел бесследно.
— Пусть восемь. Добавь фрегаты и прочие суда: всё еще немалая сила. Выйти против нас в открытое море не решатся, но при поддержке береговых батарей способны отразить атаку. Через неделю, много — через две из Константинополя пришлют подкрепление и восстановят превосходство.
— Добавочный резон торопиться. Жаль, если мои труды пропадут даром. Не думаю, что пушки Еникале так уж опасны: прамы и малые суда могут обойти крепость в трех верстах, а корабли по нескольку пробоин выдержат.
— Форсировать пролив под огнем? Не забывай: дальше их ожидает бой. Повреждение рангоута на одном лишит маневра всю эскадру. На прамы тоже плоха надежда, они в этом отношении заведомо кораблям уступают.
— Маневр, Матвей Христофорович, можешь не принимать в расчет. Бой будет на якоре. Фарватер загроможден утопленниками, мачты и реи торчат из воды, как великанские рогатки. Проход между ними затруднен и не при всяком ветре возможен. Кстати, мысль в голову пришла: чем старые корабли на дрова пускать, не лучше ли употребить для заграждения? Ну, если доведем до Керчи? Еще четыре-пять положим на дно у мыса Ак-Бурун, и южный вход в пролив закупорим, как бутылку! До самой зимы, пока шторма их не разломают.
Бедный Змаевич! Сколь тяжко, думаю, было ему терпеть бесцеремонные суждения дилетанта о морской тактике! А затопление кораблей — вообще покушение на святое. Как пехотинцам предложить сделать бруствер из трупов товарищей. К чести вице-адмирала, он сдержал горячий нрав: в итоге долгого (и временами бурного) обсуждения мы пришли к согласию. Эскадра принялась лавировать против слабого норд-веста.
Кеч "Миротворец" содрогнулся от киля до клотика. Пузатая бронзовая мортира рявкнула, выплюнув среди дыма и пламени чугунную сферу с крупный арбуз величиной. По высокой траектории бомба устремилась в направлении бастиона. Вот под стеною вспухла пушинка разрыва; и только через пять или шесть секунд донесся слабый, приглушенный расстоянием звук. Еще раз громыхнуло: в полусотне сажен выпалил "Агнец", во всем подобный собрату. Считалось, что суда построены кумпанством Троице-Сергиева монастыря еще в прошлом веке. Им бы не дожить до нынешней войны, если б не две тимберовки; первая — на английский манер, с полной разборкой и выбраковкой негодных частей. У британцев нередко случается, что годными признают носовую фигуру да мебель из кают-компании; и все же корабль продолжает числиться в Адмиралтействе по старому списку. Парламент легче ассигнует средства на ремонт, нежели на новое строение. В России, за неимением парламента, Козенцу приходится считаться с привязанностью царя к лично ему памятным судам. "Миротворец", или, по-голландски, "Вредемакар", принадлежит к этому кругу. Услышав о бомбардировании крепости с моря, Петр непременно спросит: как Макарка себя показал? Азовские матросы в своем кругу именуют кеч не иначе, как "Вредным Макаром".