И, взглянув на меня, он обвел взглядом все вокруг, словно ожидая ответа от самой природы.
В небе и на земле происходила перемена. Туман исчез. Дали открылись. Тесная, серая, мрачная равнина расширялась, гнала прочь тени и окрашивалась в разные цвета. Мало-помалу, на восток и на запад, свет простирал над ней свои крылья.
И вот далеко внизу, между деревьев, показался Суше. Благодаря расстоянию и свету этот поселок являлся взорам восстановленный, обновленный солнцем.
- Я прав? - переспросил Потерло еще нерешительней.
Прежде чем я успел ответить, он сам ответил себе, сначала вполголоса:
- Она ведь совсем молодая: ей всего двадцать шесть лет. Она не может совладать с собой; молодость из нее так и прет; когда Клотильда отдыхает при свете лампы, в тепле, она поневоле улыбается; и даже если она захохочет во все горло, это, значит, смеется и поет в груди молодость. По правде сказать, Клотильда улыбалась совсем не другим, а самой себе. Это жизнь. Она живет. Да, да, она живет, вот и все. Ведь не ее вина, если она живет. А что ж ей - умирать, что ли? Так что ж ей делать? По целым дням оплакивать меня, проклинать бошей? Ворчать? Нельзя же плакать и жаловаться целых полтора года! Так не бывает. Это тянется слишком долго, говорят тебе. Все дело в этом.
Вдруг он замолкает и смотрит на панораму Нотр-Дам-де-Лорет, озаренную солнцем.
- Вот тоже и моя дочка: когда чужой дяденька не посылает ее к черту, она старается влезть к нему на колени. Ей бы, пожалуй, приятней было, чтоб на его месте был ее родной дядя или друг отца, но все-таки она ластится к тому, кто часто сидит рядом с ней, даже если это толстый боров в очках.
- Эх! - восклицает он, вставая, подходя ко мне и размахивая руками. Мне скажут: "А если ты не вернешься с войны?" Я отвечу: "Ну, брат, тогда крышка: ни тебе Клотильды, ни любви! Когда-нибудь тебя заменит в ее сердце другой. Ничего не поделаешь: она тебя забудет, на твоем месте появится другой, она начнет новую жизнь. Да, если я не вернусь..."
Он добродушно смеется.
- Но я определенно решил вернуться! Да, уж для этого надо быть боевым. А не то!.. Надо быть боевым, - повторяет он серьезней. - А не то, если даже придется иметь дело со святыми или ангелами, в конце концов проиграешь. Такова жизнь. Но я боевой.
Он опять смеется.
- Меня не запугаешь.
Я тоже встаю и хлопаю его по плечу.
- Ты прав! Все это кончится!
Он потирает руки. Он все говорит, говорит:
- Да, черт подери! Все это кончится! Будь благонадежен! Знаю, немало придется поработать, чтоб это кончилось, и еще больше потом, когда это кончится. Придется повозиться, поработать. Да и не только руками.