— И что же с тобой происходит, женщина? — гремел голос деда. — Может, тебе чего-нибудь не хватает? Тебя бросили миллионершей. Он не забрал у тебя детей, как мог бы сделать по закону. Он дал тебе имущество и дома, здесь и в Бейруте, и отдельно деньги на дочерей. Чего еще можешь ты требовать?
— Разве я виновата, что не родила ему сына? — рыдала Мариам. — Почему всегда во всем виновата женщина? Разве не вынашивала я ему детей, не была ему верной женой, хотя знала, что он таскается по всему миру со шлюхами? Перед Аллахом, кто из нас жил по совести? Конечно же, это была я, а не он.
— На то воля Аллаха, что муж должен иметь сына, — сказал Риад. — А раз ты не смогла его дать, то у него было не только право, но и долг обзавестись наследником.
Голос Мариам сделался тише, но в нем осталась жуткая надсада:
— Быть может, это воля Аллаха, но он все равно когда-нибудь за это поплатится. Его дочери узнают о его предательстве, и он в их глазах будет полным ничтожеством. Он никогда их больше не увидит.
Затем голоса совсем стихли, и девочки ничего уже снизу не слышали. Тихонько притворили дверь и вернулись в постели. Все это было очень странно, и они ничего не поняли.
На следующий день на пляже Лейла вдруг посмотрела на деда, сидевшего на кресле под зонтом за чтением газеты.
— А если папочка хотел сына, — сказала она, — почему же он мне не сказал? Я была бы рада быть мальчиком.
Дедушка Риад отложил газету.
— Это не так просто, малышка.
— А то, что говорила мама, — правда? Мы его больше никогда не увидим?
Дед ответил не сразу, долго молчал.
— Ваша мама была очень сердита. Пройдет время, и она подобреет.
Но она так и не подобрела. Шло время, девочки росли — и выросли, постепенно переняли у матери отношение к их отцу. И поскольку отец не предпринимал попыток навести мост через разделившую их пропасть, они окончательно уверились в правоте матери.
В воздухе становилось прохладней, по мере того как солнце начало спускаться и летняя синь гаснуть и густеть, обращаясь в темноту. Лейла повернулась на бок и посмотрела на сирийца.
— Сколько еще ждать?
— С полчаса, — сказал он с улыбкой. — Для нас времени хватит… — Он потянулся к ней.
Она резко отодвинулась:
— Не надо!
Он недоуменно уставился на нее:
— Что с тобой? Ты что, лесбиянка?
— Нет, — спокойно сказала она.
— Тогда не будь такой старомодной. Для чего, по-твоему, они дают вам, девчонкам, эти пилюли?
Она смотрела на него. В ее голосе слышалось презрение. Все мужчины были одинаковы.
— Для моей защиты, не для твоего удобства.
Он изобразил на лице то, что по его мнению должно било выглядеть как победительная улыбка: