Воронков на секунду оторвался от еды, поднял на старика глаза.
— Что, папаша, знакомого нашел?
— То-то, вроде бы да, — не совсем уверенно ответил старик.
— Навряд, — усмехнулся Воронков.
— Да нет, точно, — старик подошел к столу, сел напротив. — Вот как улыбнулся, так я тебя сразу и признал. Вылитый отец…
Воронков перестал жевать, пытливо уставился на старика.
— Какой отец?
— Твой. Данило Наумыч. Мы ж с ним закадычные приятели были… Что, забыл меня?..
— Постой, постой, — силился вспомнить Воронков, где он раньше видел эти серые, с насмешливым прищуром глаза, острый нос, изрытый оспой, и большой шишкастый лоб. — Лицо, вроде, знакомое, а где встречались, — убей, не помню.
Старик нагнулся поближе, шепотом спросил:
— Афанасия Егорова аль не помнишь?.. Еще конфетки я тебе маленькому приносил…
— Верно! — чуть не закричал Воронков. — Афанасий Терентьич! Верно! Ах, ты!.. Вот встреча!..
— Ты потише, — остановил его старик.
— А что? — Воронков огляделся. Никто не обращал на них внимания. — Ерунда! Вы из дома куда или домой справляетесь?
— Домой.
— Вот хорошо! Прихватите и меня, все, глядишь, веселей вдвоем.
Старик растерянно затеребил бороду, пытливо взглянул на Воронкова.
— А… ты чего домой? В деревню то есть…
Воронков помрачнел. Долго молчал, потом через силу выдавил из себя с хрипом:
— Так… Хоть поглядеть, как оно теперь…
— Глядеть-то нечего.
— Ну, все-таки… Я ведь двенадцать лет не был в этих краях.
— Слышал я кое-что про тебя. Краем уха, можно сказать.
Старик ожесточенно заскреб в бороде.
— Дела-а!.. Вот что, брат, рассчитывайся да поедем ко мне. Я теперь здесь живу, недалечко.
Воронков послушно собрался.
Когда отъехали от станции, старик горестно вздохнул:
— Ох-хо, не приведи господи, что делается на свете! Вот хоть бы и твое дело. Вернулся и даже переночевать негде. Ладно, зашел я в буфет…
Лешка промолчал, не зная, куда клонит Афанасий. Подъехали к высоким тесовым воротам. Старик спрыгнул с саней.
— Тпру-у, красавица!.. Вот мы и дома. Милости прошу, Лексей Данилыч! Сейчас нам баба самовар соорудит, закусочку… Эй, баба, открывай! — старик забарабанил кнутовищем в калитку.
* * *
— И вот, значит, докатилась эта беда и до нашей деревни. Сначала-то все разговоры были, драли глотки кто во что горазд — и ладно. Мы уж решили: так, мол, все и останется по-старому. И вдруг, понимаешь, приезжает из района какой-то партейный… Покалякал с тем, с другим, а вечером — бах! объявляют собрание бедноты. Понял, как? Не общий сход, а только самых что ни на есть голодранцев… Ты бери свинины-то, закусывай как следует, не стесняйся. Вроде родни ведь мы. Давай-ка еще по одной… С дороги не повредит…