– Ай же, рыбья кость, что творишь? – завопил Щил, удерживая друзей от скорой расправы со светлокосой.
– Либуша? – узнал и удивился Дир. – Отпусти сейчас же Оприну! Что тебе сделала жена моего побратима?
– А, жена! – вскинулась непрошеная гостья и дернула Оприну за косу что есть сил. Та взвыла так, что берегини посыпались из щелей.
– Не моя – его жена, вон его, – кричал Щил, кивая на Була, а тот уж отпихнул Щила, бросился к лавке разнимать женщин.
Либуша шмыгнула носом и попятилась, не разжимая пальцев, но за спиной – угол, не уйдешь. Оприна, воодушевленная поддержкой, царапала ей руки и лягалась. Бул никак не мог расцепить их, Щил всплескивал пухлыми ладонями, безнадежно ругался. Дир простер длань и тихим голосом, которого слушались ветер и облака, приказал прекратить свару. Облачко снов найденыша, поджав в испуге короткий хвостик, стремительно и бесшумно выскользнуло в окно. Но люди в землянке продолжали кричать: хором и каждый свое, порядок не желал устанавливаться, а крохотные деревянные деды удивлялись сверху и покачивались от смеха и возмущения. Когда новую гостью наконец оттащили от лавки и Оприна обрела свободу, от души лягнувшись напоследок, обе женщины принялись неудержимо, с наслаждением плакать.
– Сплутовал, окаянный, не пришел на Купалу – обвиняла Щила-Гудилу Либуша и сурово всхлипывала. Серебряные лягушачьи лапки, такие же, как подаренные княгине, жалобно шумели у щек. Звенели-плакали обереги, приколотые по обычаю меря к праздничному поясу. Щил забормотал, путаясь в словах, как в сухом ковыле: друзья просили, не пустили в город, надобно было стеречь найденыша, пока тот смотрит сны.
– Молчи! – возмутился Дир несдержанности друга: выдаст тайну вот-вот, уже выдал, а Бул удивился:
– Оправдываться пред бабой? Разве он обязался тебе, женщина? Не то воск на него отливала, привораживала?
Оприна смеялась ехидно, поправляла косы, забыв о порвавшейся рубахе, о драгоценных бусах. Ее ноги с тонкими пальчиками и круглыми, неожиданно полными икрами не доставали до полу, колени матово светились в скудном свете. Либуша фыркнула на кощунника, прошептала в его сторону краткое заклинание, и в землянке повеяло давленой земляникой. Найденыш продолжал спать.
Дир забеспокоился: никогда эта свара не кончится. А Бул-то хорош, напустился на Либушу! Хотя, если разобраться, из-за жены, да… Но Оприна, что-то в ней не то… Что же Дир так медленно соображает нынче? Что-то мешает ему извне, копается в его мыслях, направляет речи. Нельзя обижать Либушу, нехорошо это, нельзя сердить.
– Не для раздора мы сошлись! Разве не Варяжская улица, не весь город чтит Либушу как искусную чародейку! Воск – ништо, она заговаривает воду.