– Сама сходи, мне печку растоплять надо, – ответила Либуша, крепко усевшись на лавке. Она и не думала топить печку, хотя давно пора стряпать обед, испечь хлеба, опара переходила и рвется наружу из тесной кадушки. Но страшно испачкать золой нарядную рубаху с широкими расшитыми рукавами, не хочется снимать праздничные браслеты, надетые не только для Купальского танца, но для Гудилы. И для этой тоже, которая молока требует, от лавки оторваться не может, как только не отсидела себе все кости; для этой, для нее надеты браслеты! Чтоб не слишком много о себе понимала, чтоб видела, как у них в городе нарядиться умеют, причесаться, хоть и не были в Царьграде, не ходили по белым мраморным полам с черными восьмиугольными вставками на стыках плит.
– Да не мне молоко-то, видишь, отрок есть дожидает, – возмутилась Оприна. Она бы и смолчала – что с этой невежей нечесаной говорить, но надо же невежу научить обхождению, так положено. Если кто знает больше другого, лучше другого, надо поделиться. Вот Оприна делится обхождением, хотя ей никто и спасибо не скажет, но это ее долг как гостьи и умной жены. А то еще: не поставишь вовремя на место, так тебя же саму начнут принижать, учить.
– Что у них за обычаи, молока не поднесут! А врут везде, что вы здесь гостей равно богов почитаете. Врут люди, что нитку прядут, – делится обхождением Оприна.
– Так то хозяева гостей почитают, а ты не в моем дому к столу села, не моя гостья. Да и не упакаешь на тебя, – Либуша все же чувствовала себя пусть временной, но хозяйкой здесь, в землянке Вольха. Но уступать нахальной гостье не собиралась ни словечка, согласна была ради этого даже умалиться.
На некоторое время в полумраке землянки воцарилась хрупкая слюдяная тишина, берегини перевели дух, складывая прозрачные пальчики колечком от сглазу. Но куда маленьким берегиням уберечь тишину, если в доме воюют две женщины!
– А правду еще говорят, будто у вас и княгиня в поневе ходит? Как крестьянка или рабыня? В будние дни, я хочу сказать. На празднике-то я с нею за одним столом сидела, выходной ее убор видала, как тебя, – тотчас поправляется гостья, желая подчеркнуть свою близость к княжескому двору. Хотя к чему спросила? Откуда этой невеже знать, может, она и княгиню-то толком не видела? Точно, не видела! На общих праздниках много не разглядишь в тысячной толпе. Княгиня наверху, толпа снизу взирает. Ага, кто ее, невежу, близко к княгине пустит?! Поди, от нее навозом пахнет, от ее домашнего платья. Это сейчас расфуфырилась, фу-ты, ну-ты, ручки гнуты. Надо, ох, надо поставить на место! И Оприна невинно заметила в продолжение речи: – В греческой земле такой одежды, как понева, не ведают.