Климу удалось получить визу только в октябре, и он сразу купил билеты на советский пароход, следовавший до Владивостока. Оттуда по железной дороге можно было добраться до Москвы, где Клим надеялся разыскать Фаню Бородину и узнать у нее о судьбе Нины.
Оставить Китти на неопределенный срок было нельзя, и он решил взять ее с собой. Все знакомые говорили, что это безумие — ехать в страну, в которой заправляют коммунисты-фанатики. Из СССР приходили пугающие слухи: в магазинах ничего не достать, всюду очереди, а в гостиницах такие цены, каких нет в лучших отелях Парижа и Нью-Йорка.
— Если ты хочешь покончить жизнь самоубийством, спроси у Одноглазого, что и как сделать, — ворчал Дон Фернандо. — Он в этом понимает.
— СССР каждый год посещает множество американских туристов, и мы с Китти затеряемся в их толпе, — отозвался Клим. — Я уже вписал ее в свой паспорт. Это, конечно, незаконно, ну да кто об этом знает?
Клим собирался на Родину, как на северный полюс: прислуга нагрузила двенадцать чемоданов консервами, мылом, постельными принадлежностями и прочими запасами на все случаи жизни. Люди, бывавшие в СССР, посоветовали Климу одеваться, как можно шикарнее: это в некоторой степени защищало от произвола советских начальников — они боялись связываться с важными иностранцами.
Для поездки в Москву Клим справил себе и Китти умопомрачительный гардероб. Тони Олман, встретивший их на пристани, расхохотался, увидев Клима в элегантном темно-сером пальто, шляпе-хомбург и малиновом шелковом шарфе в мелкую крапинку.
— Вы заметили, что вас только что сфотографировал советский репортер? — шепнул Тони, показывая на молодого человека с портативной камерой в руках. — Теперь ваш портрет появится в каком-нибудь советском журнале с подписью: «Кровавый эксплуататор, наживающийся на честном труде простых рабочих».
— Откуда вы знаете, что это советский репортер? — спросил Клим.
— Он приехал встречать моих клиентов, моряков с «Памяти Ленина». — Тони показал на группу обтрепанных мужчин, ждущих посадки. — Я, как последний идиот, взялся за их дело и полгода ездил к ним в тюрьму. В Шанхайском клубе со мной теперь не здороваются: все считают, что я продался большевикам. А как я откажусь, если люди заживо гнили в яме без суда и следствия? Состава преступления нет, зацепиться не за что… Едва уговорил китайцев, чтобы они депортировали русских на родину.