Шесть тысяч семьсот шестой год начинался[62] тревожно.
Плохие дела в империи — проделки дьявола. Лишенный твердости в военных делах, Алексей Ангел, чтобы в глазах придворных оправдать свою нерешительность, лихорадочно торопил приготовления к свадьбам дочерей. И все же случилось так, что он лишь открыл свадебные торжества — надо было спешно выступать против Добромира Хриза. Василевс отправился в Кипселлу, где была сосредоточена большая часть императорских войск. Но здесь его, как громом, поразило новое известие: Иванко изменил Константинополю, объявил себя самостоятельным правителем всей Филиппопольской области. Войска Алексея Ангела не были готовы сражаться с двумя противниками сразу. У василевса некстати усилилась боль в ногах. И он решил вернуться в Константинополь.
Приехав во дворец, он тут же велел позвать к себе Анну. Супруга Ласкариса вошла в покои отца оскорбленная, гордая и чужая. Ее вид, ее поведение вызвали у императора прилив еще большей ярости.
— Ну, радуешься? — вскипев, процедил он сквозь зубы.
— Чему радоваться? Отцовской жестокости? — вопросом на вопрос ответила Анна.
— Тому, что вы оба посеяли!
— Что посеяли? С кем? — изумленная Анна подняла красивые брови.
— С твоим конепасом!
— Что случилось?
— Он взбунтовался против меня. Против империи!
Анна побледнела. Пораженная, она стояла, как столб, не в силах произнести ни слова.
Император понял, что дочь впервые слышит эту весть и к измене болгарина непричастна, и стал понемногу успокаиваться.
— Чем я могу тебе помочь, отец? — спросила наконец Анна.
— Чем… — император хмуро глядел в окно. — Надо как-то образумить Иванко. Любым способом.
Анна еще помолчала, раздумывая о чем-то. Затем негромко произнесла:
— Пошли меня к Иванко, отец. Он меня примет, хоть я теперь жена Ласкариса. И я попытаюсь успокоить его… И уговорю покориться тебе.
— Может быть, ты и в самом деле хорошая дочь, — ответил василевс. — Но все-таки к нему я тебя не пущу.
— Тогда отправь в Филиппополь евнуха Евстафия. Чтобы тебе вернуть его преданность, достаточно пообещать старое место…
— Почему именно его посылать?
— С ним поступили несправедливо, как и с севастом Алексеем-Иванко. И севаст, если узнает, что Евстафию вернули милость, поверит ему, прислушается к его словам, которые будут твоими.
— Я подумаю, дочь.
9
Главака по первому зову прибыл из Крынской крепости. Снег лежал на его шерстяном клашнике[63], и он казался ниже ростом и шире в плечах. Севаст Иванко встретил Стана у двери, провел в приемную и, прежде чем указать на стул, сказал:
— Я решился, Стан.