Сам репетирует сцену болезни. Подошел гример, спросил меня, действительно ли у нее больной вид.
— У нее всегда больной вид, — огрызнулся я.
— Вы, англичане, — отозвался он, — отчего вы такие недоброжелательные?
Славный такой меланхоличный еврей родом из Нью-Йорка.
Пробная сцена Сам с шестью футами изношенного резинового шланга — сорокапятилетним детиной, специализирующимся на ролях громил и бандитов, Максвеллом Ридом. В местных кругах Рид приобрел известность как «англичанин» (по единственной, но веской причине: в свое время он был женат на Джоан Коллинз). Слова выговаривает с сильнейшим американским акцентом, по ходу дела изобретая реплики. Его перлом в этом плане явилось: «Никогда больше не встречусь с тобой, малышка»; каково, спрашивается, услышать такое из уст выходца из Средней Англии? Тем не менее Уилли счел его исполнение прекрасным, а я вспылил и, полагаю, без остатка обрушил шансы м-ра Рида.
Сегодня после обеда в офис заявился Терри, и его буквально прорвало. Думаю, свой взрывной сольный номер он отрепетировал заранее: это был великолепный пятнадцатиминутный монолог, в котором ярость перемежалась отчаянием, то и другое — бесподобной имитацией поведения Сам на съемочной площадке. Джад, как правило, не позволяющий себе даже улыбнуться, не то что рассмеяться (в этих-то местах), просто трясся от хохота, слезы ручьем бежали по его лицу. Такого рода непредсказуемые моменты, когда взрослые мужики заходятся смехом до истерики, очень характерны — и симптоматичны — для Голливуда
Терри:
— Мы все идем ко дну в этой хреновой лодке. Ради этого чертова фильма я отказался от десятка сочных голливудских ролей. Это же фильм, который сделает вам, ребята (Джону и Джаду), имя, какое и не снилось. Это же его первый хреновый роман. Какого, спрашивается, хрена вся эта тягомотина? Смех да и только. — А выйдя наружу, продолжал: — Поверить не могу. Я же настоящий актер, я знаю: наступит день, и я буду непревзойденным, а что я тут делаю? Торчу, как шиш в заднице. Вот я играю главную сцену, кричу что есть мочи, выворачиваюсь наизнанку, заявляя ей, что отныне она света божьего не увидит, а она сидит и тупо пялится на меня, будто хрюшка, которая только что сытно поела.
Письмо от Элиз, полное слабых и странных эмоциональных отголосков, доносящихся с противоположного конца света. Стремясь восстановить утраченную перспективу, звоню ей в Лондон. Столь же для того, чтобы услышать умиротворяющую тишину холла на Черч-роу, сколь и для того, чтобы услышать ее голос. Ощутить ауру ее присутствия в квартире, ауру нормальных человеческих отношении и всего, что действительно значимо.