— А ну пошла отсюда! — шугает Джон Кон свою пятилетнюю дочь.
— Ну-ну-ну, папочка, меня уже нет, — откликается малютка, не спеша выходя из комнаты. Его резкость по отношению к собственным детям и то, как они ее не замечают, производят комическое впечатление. Все, что бы он ни говорил, несет в себе заряд такой энергии, что в конце концов перестаешь принимать это всерьез.
— Да сними же трубку, черт тебя побери! — рычит он на жену. А через десяток секунд: — Дорогая, как насчет обеда? Мы проголодались.
* * *
Что ни день, воздух сотрясает вихрь догадок и предположений, по большей части связанных с именами Сам и Уилли. Выйдет ли она на будущей неделе на съемочную площадку, изменит ли Уилли финал картины — все это обсуждается с таким жаром, будто речь идет о жизни и смерти. Бесконечные домыслы, прогнозы, фантазии.
И в каждой слетающей здесь с уст фразе — аллюзии к траху. «Да пусть идет на хрен весь фильм»; «Ну, он делает вид, что намерен шлюшку трахнуть» (в смысле: он ее целует, но продолжения не следует), «А я говорю дяде Вилли: “Иди ты на хрен!”» (в смысле: в этом пункте мы разошлись с ним во мнениях).
«Сью Йорк — она чудо. Но триста пятьдесят кусков не фунт изюма».
Всю субботу и воскресенье торчим у Джона Кона, терзая сценарий. По мере того как я извожу их своими замечаниями, он мало-помалу становится лучше, обретая некую видимость смысла — или правдоподобия. Они просто непревзойденны в придумывании мелодраматических поворотов, из которых их непрестанно приходится вытягивать за уши. Исподволь готовлюсь также к генеральному наступлению на Уайлера, дабы увязать концы с концами в завязке и финале картины.
На горизонте возникло имя новой звезды на роль Миранды — Иветт Мимье.
Ужасающе монотонный пейзаж города, в котором останавливаешься и оборачиваешься, завидев, как кто-то переходит на противоположную сторону. Здесь все ездят на машинах, автобусы встречаются не чаще, чем дождливые дни. Вокруг ничего, кроме нескончаемого потока людей, закапсулированных в индивидуальные металлические коробки и так перемещающихся из пункта А в пункт Б. Оказавшись в городе без единого пешехода, даже не испытываешь потребности сказать: «Черт бы тебя побрал!» — факт уже налицо.
Господи, трам-тарарам, — заявляет мне сегодня Джон, — нам с тобой надо создать сценарий.
Его голова набита страшным вздором и немыслимыми банальностями, но есть у него какое-то чутье по части динамики экранного действия. Какие бы то ни было тонкости превыше его понимания, но ремесло он знает. Я не сразу осознал это. Он набрасывает общий рисунок, намечая, как должны связываться между собой эпизоды, а затем я прохожусь по тексту, разбивая его на куски. Постепенно мы оба начинаем понимать, в чем заключаются сильные стороны другого: его конек — композиция, мой — диалог.