– Всё в руках божьих!
– Правильно! – поддержали её. – К чёрту мобилизации! Пусть майданутый воюют, и всякие там вальцманы-кровавые, а нам и так хорошо. Вот ещё в Евросоюз вступим, заживём, как у Христа за пазухой!
Пока публика разбиралась с этим вопросом, Цветаев тихо спросил у бармена:
– «Коктебель»?..
– Ага.. – беззастенчиво кивнул бармен. Что-то в его взгляде было такое, что давало ему моральное право не боялся разоблачения.
Цветаев понимающе усмехнулся. Похоже, он один видел, что в тот момент, когда милиционер проверял ширинку, бармен налил ему не «Коктебель», а банальный, хоть и дорогой «Шабо».
– У меня белый билет, – не моргнув глазом, сообщил бармен.
– Поздравляю, – сказал Цветаев.
– И пупочная грыжа…
– Неоперабельная? – со знанием дела уточнил Цветаев и, вспомнив о дурной привычке, почесал шрам на груди.
– Да… А у тебя?
– Спанделопатия.
– Ага… – понимающе кивнул бармен. – У моего брата на всякий случай сосудистая деменция, флегмона и заражение крови, а ещё он инсценирует «донбасским синдромом»: при малейший более-менее громком звуке у него происходит калоиспускание, он норовит куда-нибудь забиться и делает вид, что не контролирует себя.
– Такого точно не возьмут, – с сознанием дела сказал Цветаев.
– Что ты! – воскликнул бармен. – Повестку прислали. А я… – вдруг доверительно наклонился он, – я просто сбежал «оттуда» и живу под чужой фамилией.
– В смысле, дезертировал? – уточнил, отстраняясь, Цветаев.
– Прихватил документы двухсотого. Официально я покойник. Меня нет, я не существую. Я остался в «южном ящике»[111], но зато живой. Вот так-то!
– Это там так загорел?
– Ну да, ничем не смывается.
– А не боишься рассказывать мне?
– Нет, ты же свой!
– В смысле?
– Видел я тебя «там», только с другой стороны. Мы с тобой супротив стояли.
– Похоже, – удивился Цветаев и понял, что видит перед собой «пушечное мясо» в чистом виде, с такими даже никто не заводил знакомства, чтобы не привязываться и не сожалеть о дружбе. Повезло парню, обыграл он смерть, теперь играет в игры с хунтой на Банковской.
– За встречу по сто пятьдесят? – предложил бармен.
– Давай!
Бармен налил от души, и они выпили.
– Больше воевать не буду и тебе не советую, – сказал на прощание бармен.
– А я и не воюю, – признался Цветаев, – я теперь санитаром служу.
– Где?
– В Подольской клинической.
– Хорошее место, – доверчиво согласился бармен, хотя Цветаев, конечно же, под словом «санитар» подразумевал совсем другое. – Главное, на фронт не заберут. Надо будет на заметку взять, может, пригодиться.
Между тем, публика, охваченная естественной потребностью разнести по округе сногсшибательную новость, стала поспешно покидать кафе. И только один молодой бандерлог потеряно сидел на месте. Кажется, он горько рыдал, закрыв лицо руками, потом вскочил: