– Вы думаете?! – обрадовалась консьержка, неестественно ловко замирая на ходу.
– Ха! – воскликнул Цветаев, поворачиваясь к ней. – Я уверен!
Он хотел разразиться длинной речью на предмет лечения подагры, даже открыл было рот, но передумал: обстановка была не та, да и слушательница не располагала. У неё на лице было написана, что она любительница котлет, пельменей, отбивных, сала с чесноком и жирнющего борща с жирнющей, домашней сметаной. Кто по доброй воле откажется от такого счастья?
– Дальше я не пойду! – сказала, отдуваясь, консьержка. – Тебе какой этаж нужен?
– А какой можно?
Он старался ускользнуть от её подозрений, сделаться незаметным, покладистым, как ленивиц.
– Можно любой! Постой, – она снова посмотрела на него поверх очков. – Где я тебя видела?..
– Я же приходил…
Бесцветный голос не должен выдавать характер его обладателя.
– Да-да… – ответила она с сомнением. – Из?..
– С востока, – словно нехотя подтвердил он.
– Много вас ездят, скупают? – покачала она головой. – Потом перепродавать будешь?!
– Нет, что вы! Давно мечтаю жить на Крещатике!
– Да?! – с недоверием посмотрела она на него. – Впервые такого дурака вижу! Но ты был в костюме и панаме!
– Переоделся. Дочка настояла, понимаете ли.
Робость, построенная на бесхребетности. Таким он представлял себя сейчас, таким она его и запомнит, вернее, не вспомнит: кому нужны бесцветные люди, к тому же перепуганные войной.
– Понимаю, понимаю… – задумчиво согласилась консьержка и тут же переключилась на привычное, – у нас здесь грязно, а по ночам крысы бегают. Думаешь, я бы сидела за гроши? Но где теперь работу найдёшь?
Она вопросительно уставилась на него, словно он, раз заикнулся насчёт колен, должен был ответить и на все остальные вопросы.
– Не сидели бы, – согласился он, – и не нашли бы.
– Все разбежались… – она сделала паузу, с тревогой прислушиваясь к тому, что уже отшумело – к майдану, к тому прошлому, за которое рвали душу. – Здесь в марте такие страсти кипели!
– Шекспировские? – мягко пошутил Цветаев.
– Они самые… – отдуваясь, согласилась консьержка. – Все и мотанули. Меня караулить оставили. А квартиру выбирай любую.
– А можно, восьмой этаж?
– Прошлый раз ты хотел пятый с видом на улицу? – округлила она глаза.
– Дочка передумала, восьмой, с окнами во двор.
Консьержка с сожалением посмотрела на него:
– Под крышей?
– Под крышей.
– Во двор? – не поверила она, потому что ни одни здравомыслящий человек не будет селиться в такую дыру с видом на вонючую улицу.
– Во двор, – прошептал Цветаев так скромно, что она едва расслышала, – чтобы тише было, – утешил он её.