– Слава Україні[115], – воскликнул тот, который оказался самым настырным.
Должно быть, он был горд тем, что ходит в патруле, а не по линии фронта на востоке, где убивают и калечат пачками, а разрешения не спрашивают.
– Слава… – сдержанно ответил Цветаев, быстро словно тень, обходя его со стороны дороги.
Это была уступка, он её сделал, ожидая, что они тоже уступят. Но они не уступили.
– Земляк, а документи у тебе є?[116] – всё же окликнули его ещё раз.
– Є[117], – усмехнулся он, не задерживаясь, и продемонстрировал жёлтую повязку со свастикой на левой руке.
В какой-то момент они даже не уследили за ним.
– Ти це…[118] – растерянно окликнул настырный.
– Не нахабній...[119] – сказал один из них с белесыми, как моль, ресницами и поглядел за поддержкой на настырного.
– Свій же! Свій же![120] – произнёс Цветаев недовольным тоном, полагая, что таким образом всё же отвяжется от них.
Он уже был практически за углом. Впереди лежал лысый скверик, в котором, однако, при удаче можно было затеряться среди лавочек; однако у него, кроме ножа в рукаве, не было другого оружия, а от трёх автоматов даже при самом удачном раскладе не убежишь, даже если ты скользишь быстро, как тень. К тому же настырный клацнул затвором, и пришлось развернуться, благо, Цветаев оказался в тени, а они на свету, и плохо видели его, иначе бы обратили внимание, что он сделал лишнее движение – слишком резко опустил правую руку, а тем более не могли видеть, как в рукаве куртки у него скользнул нож и лёг на сгиб запястья. Ещё целое мгновение они приходили в себя от его манёвренности.
– Документы есть, – Цветаев сделал вид, что хочет достать их из наружного кармана.
Они ещё не чувствовали опасность и стояли фронтально против него, поглядывая задорно, с усмешкой, а не зашли с боком, как положено опытным бойцам.
– Я сам! – сказал настырный и полез в карман к Цветаеву.
Для этого ему пришлось сделать шаг вперёд и чуть наклониться. Видать, ему было приятно пользоваться власть, и он без раздумий взялся за своё дело.
По документам из той самой банки на окне, Цветаев числился десятником пятой сотни. В этом смысле документы были «железными», не придерёшься. Но как краз накануне «пришла» информация о стрельбе между бандерлогами и львонацистами, и истинного расклада Цветаев не знал, поди угадай, кто теперь враг, а кто друг на площади «Нетерпимости». Поэтому рисковать не имело смысла: возьмут, будут крутить, ляпнешь что-то не то, и считай, что, в лучшем случае, – штрафная рота и восточный фронт, а в худшем, и вероятнее всего, – помойная яма в подворотне.