Уловив перемену в настроении Дира, Радовил присмирел. «С этим князем надо ухо держать востро: что не так — не моргнув, насадит провинившуюся головушку на кол... И заставит плевать на неё! Аскольд другим был...»
Сравнение одного князя с другим помимо воли вышло не в пользу Дира, хотя Радовил держал его сторону и поэтому умертвил Аскольда. «Жил бы, если б веру грека не принял... Грача чёрного следовало бы ещё раньше удавить или убить... А старшего архонта всё же жаль. При нём жилось понятнее... — раздумывал верховный жрец, поёживаясь не то от морозца, не то от недозволенных мыслей. — Ас Диром тяжело будет! Очень тяжело! Но теперь что ж?! Журавлиная походка не нашей стати. Лучше низом, нежели горою. Тихо не лихо, а смирнее прибыльнее!»
Каждый по-своему решает, как ему жить и служить. У всякого скомороха свои погудки. У Храбра в почёте такие речения: «Резвого жеребца и волк не берёт. У лихого жеребца и косяк цел. Удалой долго не думает. Отвага — половина спасения». В этом Храбр-оборотень был очень похож на Еруслана, поэтому Дир, как и бывшего предводителя татей, любил нового старшого и доверял ему. Доверил князь Храбру содеять и ещё одно щекотливое дело...
Дорогих князю молодок и мальчиков уже привезли на Старокиевскую гору: Дир сам ещё раз тщательно отобрал их к себе в гарем. А остальных, кои не вошли в него?
— Храбр, — позвал он своего верного головореза, — крови ныне не надо... Затолкай оставшихся в мешки, завяжи сверху узлом и принеси в жертву Днепру-Славутичу.
— Будет исполнено, господине!
— Потом скачи в лес, в терем, а там уже можешь своим рукам волю дать. Никого не жалей. Истреби всех, а терем сожги... Обветшал, по ночам в ветер скрипит, тоску нагоняет... Он стоит очень давно. В нём ещё великий мой предок князь Кий обитал... А мы, если нужно будет, новый терем построим. Понял меня?
— Да как не понять, княже! Не то мудрено, что проговорено, а то, что не договорено.
— Ишь ты! — восхитился Дир. — А я думал, Храбр, что в твоей голове мысли одни — кого зарезать...
Оборотень громко с наслаждением захохотал. И всё содеял так, как говорил ему Дир.
Когда об очередном деянии киевского князя узнал в Новгороде Рюрик, он сказал своим ближним:
— Великих свершений от такого князя ждать нечего. Если бы у Дира в груди билось сердце орла, он бы вызвал брата на поединок...
— Как ты это сделал, — вставил кто-то из боилов.
— А так... — продолжал Рюрик, уже обращаясь к одному лишь Одду, брату своей жены. — Вижу, как, дорвавшись до власти, Дир кровь льёт понапрасну... Нет, недостоин он уважения, и, если окончит свою жизнь бесславно, я его жалеть не стану.