Став сам императором, не раз теперь возносимым машиной под потолок, где на специальной площадке его быстро переодевали в более роскошное платье и потом снова опускали к одуревшим от увиденного гостям, Македонянин не выкинул из своей крепкой головы (из-за неё и получил прозвище Кефал) мысль узнать, как работает эта машина.
Новый василевс её, стоявшую под полом, самолично обследовал, но кроме маховиков и барабанов, наполненных водой, ничего не обнаружил. А так как в жизни у него в руках перебывало всего три инструмента — кнут, чтобы погонять гусей, уздечка для лошадей и тяжёлый молот для наковальни, то, несмотря на свой сметливый природный ум, не понял, как всё-таки работает эта машина. Приказал доставить мастеров, но вскоре ему доложили, что их на свете нет, так как сия машина была сделана давно; да проживи они по иудейскому пожеланию до ста двадцати лет, ничегошеньки бы и не сказали, потому что каждому мастеру отрезали язык и руку...
Василий Первый при этом сообщении улыбнулся и про себя, но беззлобно отметил: «Вот зверские обычаи... Мне ещё как императору предстоит их освоить...» Видимо, в этот момент он подзабыл, каким образом сам сел на трон, поднимаемый сим неразгаданным механизмом.
Игнатия, бывшего в заточении, Македонянин вернул, а Фотия от патриаршества отстранил. Кастрат хотел упечь своего врага дальше тех мест, где находился сам, но Василий Первый воспротивился:
— Убийство Михаила нам сошло с рук... Далее судьбу испытывать не станем... Чернь возбудима, и достаточно будет одной искры, чтобы она воспламенилась. Чернь любит страдалицу Феодору, а Фотий — её племянник, хотя и держал он сторону императора.
— Царствие ему небесное! — потупив взор, смиренно произнёс Игнатий.
— Да, да, отче... Так вот, хотя он и держал сторону покойного василевса, он был недоволен его выходками, стараясь умерить их. И Феодора об этом знает и потому питает к племяннику уважение. Оставим пока Фотия в покое, но ты, отче, готовь новый Собор, на котором мы Фотия и осудим...
— И предадим анафеме! — в гневе визгливо возопил тонким голоском патриарх Игнатий и стукнул по мраморному полу патриаршим посохом.
Не только простое любопытство двигало Македонянином в попытке разобраться в устройстве машины в Магнаврском дворце, возносившей к потолку василевса и делавшей его, по мнению Василия, фигурой не столь возвышенной, сколь комической (а тут ещё это шутовское переодевание в одежды павлина). Как отмечали историки, у нового императора поначалу появилась задумка свести до минимума придворные церемонии. Но теперь уже патриарх Игнатий убедил Василия, что враги истолкуют его начинание не как доброе проявление некой свободы, а как злостное нарушение устоявшихся традиций...