– А на самом деле самым важным для нее было сохранить ребенка, – шепотом продолжаю я.
Ален кивает.
– Она была права. Вот это и означает быть родителем, правда? Я думаю, с моими родителями происходило то же самое. Они и в самом деле искренне считали, что нужно послушно соблюдать все законы и правила и только так можно нас всех спасти. Кто же знал, что самые их лучшие намерения приведут нас прямо в ад?
Я лишь качаю головой. Даже представить себе не могу, какой ужас, какое отчаяние испытала моя прабабушка, когда от нее отрывали маленьких Даниэль и Давида. Удалось ли ей остаться рядом хотя бы со старшей дочерью, Элен, после того как разделили мужчин и женщин? Долго ли она оставалась в живых, узнала ли, что все дети погибли? Если так, то какой же невыносимой пыткой должно было стать для нее это известие. Пожалел ли мой прадед, что не послушал дочь, которая его предупреждала? Что должен чувствовать отец, который понимает, что совершил чудовищную, непоправимую ошибку и обрек всех своих детей на гибель – а исправить уже ничего нельзя, слишком поздно? Я надолго отворачиваюсь к окну.
– Может быть, бабушка просто не доносила ребенка, – снова заговариваю я с Аленом. – Или, когда он родился, оставила его каким-то людям? – Я сама не верю в то, что говорю, но лучше уж произнести это вслух.
– Это невозможно, немыслимо, я считаю. – Ален сердито сдвигает брови. – Если этот ребенок был от Жакоба, я представить не могу, что бы могло заставить ее с ним разлучиться.
Посмотрев на меня сбоку, он добавляет.
– А ты абсолютно уверена, что это дитя не может быть твоей матерью?
Я мотаю головой.
– Года два назад, когда мама скончалась, я оформляла документы на наследство. Помню, как я держала в руках ее свидетельство о рождении. Там ясно сказано: 1944 год. К тому же мама была довольно похожа на моего дедушку.
Ален сокрушенно вздыхает.
– Тогда, видимо, ребенок не выжил.
Я снова отворачиваюсь. Уж очень все это печально.
– Но трудно поверить, что она снова забеременела, так скоро, почти сразу… – вырывается у меня. Головоломка не складывается, в этой части явно не хватает какого-то фрагмента.
– Да нет, ничего необычного, – мягко произносит Ален. Снова вздохнув, он смотрит в окно. – Посла войны многие, пережившие Холокост, женились, выходили замуж и старались поскорее завести детей – даже истощенные и не имевшие ни гроша в кармане. Слова Алена удивляют меня.
– Но зачем?
– Когда кругом смерть, хочется, чтобы снова была жизнь, – просто объясняет он. – Опять иметь семью, родных, ведь они потеряли всех, кого любили. Когда Роза познакомилась с твоим дедушкой, она наверняка была уверена, что мы все, включая Жакоба, погибли. А уж если она и ребенка потеряла, то должна была чувствовать себя очень, очень одинокой. Может быть, ей хотелось создать семью, чтобы вновь обрести место в мире.