– Как-то вышло нечестно по отношению к нему, – продолжаю я и добавляю, помолчав: – Простите меня. Я не хотела вас обидеть.
– Разумеется, никаких обид, – поспешно откликается Жакоб. – И ты совершенно права.
Он долго глядит на огонь, не произнося ни слова.
– Он навсегда останется твоим дедушкой, Хоуп, я понимаю. Конечно, ты никогда не полюбишь меня так, как любила его, ведь его ты знала всю жизнь.
Я уже открываю рот, чтобы возразить, что это уже нечестно по отношению к нему, Жакобу. Но он останавливает меня взмахом руки.
– Я всегда буду сожалеть, что меня не было с вами и я не видел того, что видел он. Но что поделаешь, так уж распорядилась жизнь. И нам остается только это принять. Не стоит сожалеть о прошедшем, лучше смотреть в будущее. Будущее можно изменить, а прошлое не изменишь.
Поколебавшись, я киваю.
– Простите меня, – говорю я, чувствуя, что слова звучат плоско и кажутся бессильными. – А бабушка что-нибудь о нем говорила? Вам? Перед тем как умерла?
Кивнув, Жакоб отворачивается.
– Она все мне объяснила подробнейшим образом. Думаю, ей хотелось, чтобы я понял. Но на самом-то деле, Хоуп, я и так все понимал, всегда понимал. Война разлучает людей, разрывает связи, и некоторые из них невозможно восстановить.
– Что она вам рассказала?
Жакоб поворачивается ко мне, поднимает глаза.
– Она сумела выбраться из Парижа и уехать в Испанию осенью 1942 года. Там она познакомилась с твоим дедушкой. Американский военный самолет, в котором он находился, был сбит над Францией, и его, как и твою бабушку, переправили в Испанию через Сопротивление и каналы помощи союзникам. Его и Розу прятали в одном доме, так они и познакомились. Он полюбил твою бабушку, а у нее уже приближался срок родов. В это время из Парижа прибыло еще несколько беженцев, наших общих знакомых, и они ей сообщили, что я погиб. Сначала она не поверила, но некоторые из них уверяли, что видели меня умирающим на улицах Парижа. Другие говорили, что в Освенциме меня отправили в газовую камеру.
– Господи, – шепчу я, не зная, что еще сказать. Жакоб отворачивается к окну – стекло покрыто инеем, так что невозможно разглядеть, что там снаружи, в темноте.
– Вначале она не хотела верить, – снова заговаривает он. – Она сказала, что не чувствовала этого сердцем. Но чем больше было очевидцев, сообщавших, что я мертв, тем труднее становилось противиться. В конце концов ее убедили, она смирилась и поверила, что я на самом деле погиб. И тогда почувствовала, что я продолжаю жить в ребенке, которого она носит. Она поняла, что любой ценой должна сохранить дитя, нашу будущую дочь. В это время Тед объяснился и сделал ей предложение, пообещав, что вывезет ее в Соединенные Штаты еще до рождения младенца. Роза поняла: это шанс для ее ребенка родиться американцем, а ведь именно об этом мы с ней всегда мечтали. Она должна была дать ему возможность расти там, где он всегда будет свободен.