Во второй половине 1933 года направление «сдерживания» принялось подрывать гегемонию Кодо-ха, заручившись поддержкой нескольких влиятельных союзников: часть армии сопротивлялась той форме крайнего национализма, что проповедовал Араки.
Находившийся на вершине властной пирамиды император проявлял нескрываемое отвращение к милитаризму во всех его формах. Великолепный наездник, он впечатляюще смотрелся на ежегодном смотре-параде на плацу в парке Йойоги, где были расквартированы гвардейские батальоны столицы Сидя на своем белом боевом коне император являл собой живое воплощение японского главнокомандующего, и тем не менее сцена эта чем-то неуловимо напоминала выезд кайзера в Потсдаме. Кое-кто подозревал, что император Японии рассматривал свое руководство вооруженными силами страны как неприятную, но неизбежную обязанность.
Император был человеком скрытным, академически образованным, всецело погруженным в занятия личным хобби — изучение биологии морских животных. Со времени убийства в 1928 году в Маньчжурии японскими офицерами маньчжурского военачальника Чан Цзолина император испытывал постоянное чувство тревоги и беспокойства, думая о том, что еще можно и необходимо сделать, чтобы воспрепятствовать подобным эксцессам в собственной армии. Теоретически император был не только священным и неприкосновенным, но и всемогущим, сохраняемым ради своей конституционной обязанности издавать законы с согласия парламента. При этом ни в коем случае не предполагалось, что он может предпринимать какие-либо действия по собственной инициативе. В вопросах, касающихся военных и военно-морских операций, он действовал по рекомендациям службы начальников штабов (подобные дела находились вне компетенции Кабинета министров), а в управлении армией и флотом пользовался советами министра обороны и военно-морского министра, которыми неизменно назначались генералы и адмиралы действительной службы. При ратификации договоров с иностранными государствами он непременно выслушивал мнение своего Тайного Совета. Все остальные политические решения принимались Кабинетом и лишь формально одобрялись императором, перед которым члены Кабинета были лично ответственны.
Кроме того, император был открыт и для других важных источников влияния. Так, лорд-хранитель Малой Печати занимал положение, в чем-то аналогичное тому, что занимает личный секретарь в Букингемском дворце, и был повседневным советником императора в делах политических, а также присутствовал на большинстве аудиенций, даруемых гражданским министрам Кабинета. Пост этот в 1933 году занял граф Макино, либерально мыслящий ветеран, уже давно вызывавший неприязнь у крайних националистов. И он действительно был одним из тех, кого приговорили к смерти в июле 1933 года. Как и премьер Саито, тот старый человек был у власти, чтобы «давить на тормоза». То же можно было сказать и о министре императорского двора — обер-гофмейстере. Оба они были особы, приближенные к императору. Но самым заметным из всех личных советников был, без сомнения, пожилой принц Сайондзи, последний оставшийся в живых член небольшой, но могущественной олигархии, известной как Генро-ин