— Судя по высказываниям и образу действий, все сходится. А что второй? Лохмач?
— А Лохмач молчит. Пока молчит. Видно, что жутко боится. И не нас.
— Несчастного случая, — продемонстрировал свою догадливость Витек, и мы были с ним солидарны.
— Так ни слова и не сказал? — продолжала допытываться Аня.
— Нет, почему же? Чушь всякую нес. К примеру, что Хмелевская чуть ли не на шею ему вешалась, а он не хотел.
— Зачем тогда похищал?
— А ничего подобного, она сама набивалась. На этом показания обрываются, как ни давили, повторяет одно и то же. Даже Баула не подставляет, раз только в сердцах вырвалось, что Баул жмот, жлоб и жаба и все, как язык проглотил.
Аня не собиралась сдаваться:
— Будьте добры проследить, чтобы обязательно выяснили, кто из них звонил, откуда взяли адрес и телефон и где раздобыли сведения о семье заложницы…
Беляк махнул рукой, прерывая Анины вопросы:
— Похоже, это все Лохмач. В одном звонке этот чемодан недоделанный вынужден был признаться, услышал свой голос в записи и перепугался насмерть. Ясно, Лохмач диктовал, что говорить, и велел вежливо, ну, он вежливо и говорил, разве не так? Представляете, когда сказали, что не так, даже обиделся!
— А отрезанное ухо?
— Об ухе слышать не может, его сразу трясти начинает, и от всего отпирается, ни о каком ухе знать не знает, готов поклясться, что у жертвы вообще не было ушей. Как этот вопрос услышит, тут же или немеет напрочь, или несет что попало: про кражи из киосков, поломанные скамейки и разбитые стекла, драки с дружками, все по малолетке и давно неактуально. Или врет напропалую: вагон в электричке спалил, не было ничего подобного, надгробие с кладбища свистнул, тоже враки…
— Есть надежда, что с ухом, в конце концов, примирится? — спросила Аня.
— Разумеется! Не сразу, по моим прикидкам — дня через два-три.
— Вот и ладно, а жертва? С ней уже кто-нибудь побеседовал?
— Конечно, вчера. Но я еще для служебного пользования, и надо признать, нелегальной информации не получил.
Все звуки раздались одновременно: гонг от калитки, противный длинный звонок в открытую дверь, шаги, хлопнувшая дверь и человеческий голос, больше похожий на утробное рычание. Прежде чем кто-либо из нас успел должным образом отреагировать и что-нибудь предпринять, в комнату ввалился Павел, волоча за собой талантливо отбрыкивающегося типа.
— Я стесняюсь, чтоб тебя… — ворчал брыкун низким голосом — Отцепись, я сказал, кретин, дай вздохнуть…
Павел же просто рычал, но голоса были настолько похожи, что всякие сомнения отпадали. Как пить дать — братья!
Значит, как и обещал, доставил Конрада..