Пожар продолжали тушить и на третий день. А утро началось с суматохи в кухне. Сорока принесла на хвосте кухонным бабам известие, будто где-то на ближней к нам улице нашли под лестницей корзину с тлеющими угольями, то есть кто-то хотел поджечь Коломну!
Обстановка в доме была крайне нервозная. Мы с Зинаидой снова ходили на Садовую и Фонтанку, и я поймала себя на мысли, что неспроста стреляю глазами по сторонам. Я искала Дмитрия. А понаблюдав, как Зинаида воровато оглядывается, я поняла, что она занимается тем же.
В ответ на наше беспокойство, не затронул ли его пожар, Дмитрий написал, что живет в переулке меж Фонтанкой и Загородным проспектом, далеко от бушевавшего пожара, в тихом, почти нежилом районе, чтобы удобнее было держать голубей. Дом, который он снимает, стоит в большом запущенном саду, где он неделю-полторы назад слушал соловьиное пение и концерты лягушек, обитающих в пруду. А рядом – неработающие торговые бани и сады Целибьева.
– Сады Целибьева! – говорили мы кстати и некстати друг другу, как пароль, и заговорщицки смеялись.
Пожар догорал неделю, дымились подвальные этажи, а в угольях на рынках уже кто-то копался. Медные и серебряные изделия превратились в огне в слитки металла, и кресты часовен внутри рынка расплавились. Наконец-то появилось сообщение о пожаре в «Полицейских ведомостях». Сгорели тысячи лавок, товару погибло на миллионы, более половины петербургского купечества пострадало, а многих постигло полное разорение. Обнищали посудники, мебельщики, галантерейщики, бакалейщики, книжники, писали, что погорело и было украдено много старопечатных книг.
Потихоньку начали расчищать территорию рынков, но эта расчистка дело долгое, а на обочине пожарища меж тем появились шалаши и палатки. За бесценок продавали обгорелые или намокшие штуки ткани. Анелька с матерью ходили на «развал», но ничего приличного не нашли, а Колтунчики будто бы очень выгодно купили какой-то холст.
Разговоры о пожаре уже надоели, но нелепые слухи, которые газеты почему-то не опровергали, лишь накаляли страсти. И тут трагедия соседствовала с комедией. К трагедиям я отношу расправы над людьми и массовую вспышку панического страха в Михайловском театре. Там, в коридоре райка подрались буфетчик с братом. Кто-то вышел на шум, драчуны испугались и дали деру, а шаги их громко отозвались в здании. И тогда побежали зрители, началась давка. Говорят, мужья покидали жен, какая-то дама свалилась в оркестр, и кто-то выпал со второго яруса.
С комической стороной пирофобии нам пришлось столкнуться вплотную.