Наконец в доме проснулся кто-то, заходил, шаркал шлепанцами. Щелкнул выключатель.
— Кого там опять принесла нелегкая? — послышалось из сеней.
— Впусти, Тонь.
— Глухов? — узнала по голосу Тонька.
— Он самый. Открой.
— Зачем?
— Надо, стало быть.
Тонька тяжело вздохнула: знает, мол, она, что ему надо. Открыла, пошла, запахнувшись в яркий фланелевый халат, впереди гостя.
— Что рано легли? — игриво выведывал у хозяйки Глухов. Старался как-то задобрить, умаслить Тоньку, от нее сейчас зависело многое.
— Двенадцать часов… рано ему.
— Рано, Тонь… рано, — уверял Глухов. — Я бы с такой женкой… — Он сделал попытку обнять продавщицу. — Да я бы с такой…
— Не болтай, — отбросила его руку Тонька. — Зачем притащился-то? Если за водкой, то поворачивай… нет у меня водки.
Глухов выложил на стол деньги.
— Дай две поллитры, Тонь.
— Русского языка он не понимает, — презрительно фыркнула Тонька. — Сказано — нет. И проваливай.
— Тонь…
— Проваливай, проваливай, говорят, — наступала, выпячивая едва прикрытую грудь, продавщица.
— Да есть у тебя водка! — взвинчивался Глухов. — Кому ты арапа заправляешь?
— Не ори, — спокойно и твердо сказала Тонька, — ребят мне разбудишь. Приходят тут всякие… Хотя бы свою шкуру дома оставил. Так в рабочем и прет. Всю мне квартиру продушил.
Промасленная, блестящая фуфайка Глухова резко и далеко шибала соляркой.
Из комнаты вышел заспанный Володя, в просторных, великоватых кальсонах, длинной ночной рубашке, щупленький, неказистый рядом с крупной Тонькой. Широко зевнув, щурясь на свет, спросил:
— Чего шумите?
— Скажи ей, Володя, — шагнул к нему Глухов, — вразуми бабу… Пусть хоть бутылку продаст. Так вот, позарез нужно. — Глухов чиркнул по горлу ладонью.
Володя растерянно и беспомощно заморгал, опасливо покосился на гневливую Тоньку: он и Глухову не смел отказать и жены боялся.
— Уж продала бы, — сказал он без всякой надежды на успех, — раз человеку позарез нужно.
— Молчи, — цыкнула на мужа Тонька, — ты тут будешь еще… адвокат выискался. Сказано: не дам, значит, не дам. Точка.
Глухов замычал в бессилии:
— От чертовка! От вреднячая баба!
— Кто это чертовка? Это я-то вреднячая? — задохнулась Тонька. — А ну-ка, чтоб духу твоего не было, пока я тебя чем попадя не огрела! Иди и на свою Людмилу покрикивай, а здесь нечего…
Так и пришлось уйти несолоно хлебавши.
От Тоньки он направился прямо к Анисиму.
Подмораживало. Тонкий, непрочный наст похрустывал под ногами. Большая сияющая луна висела высоко над лесом. И, то ли от ее сияния, то ли от снега, удивительно ясно было кругом, таежный бугристый горизонт близок и четок, тени глубокие, мягкие, а небо за луной далекое-далекое, с притушенным красным светом звезд.