Сильно шатаясь, кренясь то вправо, то влево, изображая из себя крепко поддавшего (кожан на нем распахнут, фуражка козырьком на затылок съехала), Глухов шумно ввалился в фойе клуба.
Картина еще не началась. Лешка-киномеханик, он же заведующий клубом, он же устроитель танцев и прочих увеселительных мероприятий, стоял в дверях зрительного зала, продавал билеты, впускал холмовцев на сеанс. Зал за его спиной нетерпеливо гудел, требовал гнать фильм. Но Лешка чего-то медлил, не гнал, поджидал, видно, еще зрителей.
Фойе было пустое, и лишь в углу, у большого, потертого и побитого бильярда крутились семь-восемь мужиков, те, кому и кино не больно-то нужно, дай только шары погонять.
Глупо посмеиваясь и кривляясь, Глухов принялся мешать мужикам: подталкивал их, переставлял шары. Да все с хамством, все с подковырками.
— Тоже мне… игрочишки вшивые! На подставках и я могу.
— Эх, мазила ты, мазила! Так, поди, и с бабой своей…
— Куда, слепошарый, смотришь? Быстро лупи свояка в среднюю!
Мужики пока что сносили все выходки Глухова. Какой с пьяного спрос? К тому же Глухову было с чего напиться. Влип, что называется, капитально Иван. Скоро ему и без того достанется. Как штрафанут, рубликов так на восемьсот, почешет затылок.
Глухов меж тем совсем обнаглел. Выхватив у Егора Наседкина кий, он ходил вокруг стола, примеривался, какой бы лучше шар сбить.
— Дай сюда кий, — побагровел коренастый Наседкин, смирный вообще-то мужик, всегда в сторонке державшийся.
Услышав крик Наседкина, из зрительного зала повыскакивали бабы.
— Дай, говорят, кий!
— Не пищи под руку, — Глухов нагнулся, встал раскорякой, целился долго — посланный шар вылетел за борт.
— Вот скот, — как бы удивился Наседкин. — Вот дубина.
— Что-о? — бросив кий на стол, развернулся Глухов. — Что ты сказал?
— Скот, говорю, порядочный.
— Да ты!.. — задохнулся Глухов. — Да я тебя вместе с потрохами…
— Подавишься… и без потрохов! — Наседкин неожиданно — никто не успел вмешаться — шагнул к Глухову, двинул его коротко и резко кулаком в бугристое переносье.
Рука у Наседкина хлесткой оказалась. Удар на мгновение ослепил Ивана, выбил из колеи. Он мотал головой, стряхивая оцепенение.
Двое мужиков бросились запоздало, оттерли Наседкина к стенке.
— Остынь, Егорка! — успокаивали они. — Трезвый ведь, пьяного задираешь.
— Не так еще надо! — кричал Наседкин. — Вечерось парнишка наш прибег и ревмя ревет: «Глухов ногой пнул!..» Спустил штаны, а там синячище!..
Боль в переносье утихла, Глухов по-медвежьи пошел на Егора. Его окружили, но он расшвырял всех дико, двое мужиков возле Наседкина — и вовсе для него не преграда.