— Попутчиков нет?.. Одному несподручно как-то.
— Смелее, Евсеич, — ободрили его. — Мы только что выпили.
— Ну, будем здоровы. Удачи вам!
Крепкий, запашистый напиток обжег гортань, мягко разошелся во рту.
— Как? — спросил Савельев. — Такого небось никогда не пробовал?
— И без закуски сладок! — крякнул Ефим.
— Закусывай, закусывай, — навеливал Савельев. — Мажь вот икорку красную… А ты давай, Дима, за шашлычки принимайся.
— Погодите, уголья назреют, — пошуровал тот в костерке полешком.
Ефим неумело намазывал на хлеб красную крупнозернистую икру, отведал осторожно редкого сейчас кушанья. А когда-то, помнится, баночки икры этой свободно на прилавках лежали. Не только, видно, в реках и озерах, а и в морях-океанах изводится рыба… Вот и уток разве столько было? Раньше стрелять по летящей птице — боже упаси, заряды берегли. Только на воде, только по сидячим стаям палили. Тот же Еремка поплывет, бывало, бабахнет из своей берданы, штук пяток везет. А теперь на каждую утку — десять охотников.
Савельев поднял пузатую бутылку, разглядывал на свет:
— Под этот бы коньячок специальные рюмашки!
— Ага, ага… — не упустил удобного случая Полит Поликарпыч. Поддел Савельева: — И бабоньку в кресле… ножка на ножке, сигаретка в пальчиках. Пижон ты, Савельев. За каким хреном, спрашивается, на охоту приехал?
— Старик наш, как всегда, в форме! — весело отозвался товаровед. С него все стекало, как с гуся вода.
Полит Поликарпыч нашел и демонстративно, в пику Савельеву, распечатал другую бутылку, бутылку «Экстры».
— Наплюнь-ка, Евсеич, на эту вонючую бурду… Лучше мы с тобой по-русски, водочки выпьем!
— Можно, — согласился Ефим. К Политу Поликарпычу он испытывал нечто вроде симпатии, тихого расположения, хоть никто из охотников не принимал без ухмылки ворчаний заведующего базой.
Полит Поликарпыч налил. Выпили.
— Семья, Евсеич, большая?
— Да нет… вдвоем со старухой остались.
— Что так? Неужто детей не нажили?
— Как не нажили… две дочери есть. Старшая уж своих двоих нагуляла. Меньшой тоже не повезло, разведенка теперь.
— Ясно, — вздохнул Полит Поликарпыч. — Попался небось такой же прохвост, как те вон… — мотнул он головой на Диму и Савельева, — и жизнь колесом.
Савельев и шофер только посмеивались: валяй, мол, валяй, старикан.
— Оно и баб-то особо хвалить нельзя, — запальчиво вдруг начал Ефим — водочка и коньяк возымели действие, обычно Ефим был тугой на слово. — Шибко им волю нынче дали. Может, оно и хорошо — воля. Но ведь они со своим коротким умишком все не так поняли. Эко начали вытворять. И хозяйство, и ребятишек — все готовы на мужиков свалить. И попробуй шумни на них… живо где надо окажешься.