– Слышал я, слышал об этом, – сказал пан Кнофлик. – Она даже поседела в том гробу.
– Правду сказать, это вообще-то неплохо, шо людишки мрут потихоньку, не? – спросил шинкарь. – А то шо бы было, если бы так вот вдруг взяли и сошлись все ко мне? Пусть даже только те, кого я помню. Так я б не знал, ни где их посадить, ни как их обслужить… Один только пан Кутернога чего стоил!
– А как же, – сказал пан Кнофлик, – метр восемьдесят в длину и восемьдесят сантиметров в ширину. Дородный был мужик! Мы его вчетвером еле-еле в гроб запихали.
– Да, да, – качал головой пан Штроуба. – Всех нас это ждет. Четыре доски и земли немножко…
– Ай, где там четыре! – замахал руками пан Кнофлик. – Пошло целых шесть! Чистый бук! Ну, давайте, рассказывайте дальше… – кивнул он шинкарю.
– Пан Кутернога, – продолжил шинкарь, – мог за ужином выпить две дюжины кружек пива и закусить целым запеченным гусем. А до этого мог уплести тареляку тушеной капусты с колбасками и с десяток больших кныдлей с подливкой.
– А с какой, простите, подливкой? – поинтересовался пан Штроуба.
– Сливочно-томатно-луковой, – продекламировал трактирщик и облизнулся.
Пан Штроуба с паном Кнофликом тоже жадно облизнулись и почти хором произнесли:
– А не могли б вы нам…
– Мог бы! – обрадовался пан Соломон. – Вот что значат клиенты, которые держат фасон! Уже несу!
Пока шинкарь готовил кныдли, я смотрел на его хорошенькую дочку за стойкой и вспоминал, как еще недавно мы с Яськой, Йоськой и Вольфом подбивали к ней клинья, а папаша очень злился и не позволял Ребекке нас обслуживать, загонял ее за стойку мыть стаканы. Не найдя другого способа отомстить, мы срывали злость на самом шинкаре. Однажды я позвонил ему:
– Пан Соломон, я хочу спросить, какой длины у вас телефонный провод.
– Довольно длинный.
– Только подробнее, в метрах, это нужно для статистики.
– Около трех метров.
– Ну, так можете на нем повеситься!
В другой раз позвонил Вольф и поинтересовался, есть ли у пана Соломона теплая вода.
– Сейчас проверю, – сказал шинкарь, а через минуту вернулся и сообщил, что есть.
– Тогда мойте ноги и ложитесь спать.
Так мы подшучивали, может, с неделю, пока нам не надоело и мы не утратили интереса к Ребекке. Пан Соломон, конечно, не догадывался, кто над ним издевался, но догадывалась его дочь и всегда поглядывала на меня исподлобья, словно ожидая очередной выходки. Но вот нам уже принесли кныдли с подливкой, и мы, вдохнув их пьянящий аромат, сначала опорожнили кружки, а потом приступили к еде. Пан Соломон горой нависал над нами, сложив свои короткие толстые руки на животе, и с довольным видом кивал головой, любуясь, как мы уплетаем его вкуснятину, а мы кивали ему и пальцами показывали, мол, люкс, первый класс. Пан Штроуба, довольно улыбаясь, причмокивал: