С каким удовольствием увидел я эту длинную, надменную физиономию! Итак, Павел Александрович прибыл в Одессу не только в служебную командировку...
Мы выждали пять минут. До чего ж они медленно ползли!..
Мы выходим в коридор.
— Постойте здесь.
Я иду к молоденькой кудрявой коридорной и показываю ей красную книжечку. Глаза ее круглеют. Я успокаиваю ее и поясняю, что речь идет об одной маленькой услуге.
Девушка снимает трубку, звонит администратору и просит его подняться на второй этаж. Вот и администратор, грузный лысый мужчина с набрякшими веками. Я прошу его идти со мной. Он идет, тяжело дыша, — у него наверняка астма. Коридорная опасливо ступает впереди, стучит в дверь.
— Товарищ Верман, — говорит она, — вас к телефону. Нижнелиманск вызывает.
За дверью приближаются твердые шаги, щелкает ключ, и... Славин резко толкает дверь. Мы врываемся в номер. Верман отскакивает назад.
— Спокойно! — командую я. — ГПУ!
Пистолеты у нас в руках — всякие бывают неожиданности.
За столом в позе ошарашенного сфинкса застыл длиннолицый человек. В руках его — листки бумаги.
— Давайте сюда! — Я выхватываю листки. Беглый взгляд: да ведь это план-схема судзавода... Ну да, цехи, эллинги... Один обведен красным карандашом. Тот, где подлодки...
Павел Александрович хладнокровно садится на ближайший стул. Лицо его обретает жесткость, словно сквозь кожу проглядывает металлический каркас. Да уж, в чем в чем, а в трусости его не упрекнешь.
Тут длиннолицый приходит в себя.
— Вы не имеете право! — фальцетом вскрикивает он. — Я располагаль иммунитет. Дипломатише иммунитет. Это не мой бумага. Он соваль мне, — длиннолицый показывает на Вермана, — я не понималь, затшем...
— А зачем вы сюда явились, вы тоже не знаете? Может быть, он вас сюда тоже «соваль»?
Длинное лицо господина покрывается зелеными пятнами.
— Я не понимайт, что вы говориль. Их нихт ферштее... Это провокацион. Я буду шаловаться господин Литвинофф лично.
Я оборачиваюсь к администратору и коридорной:
— Попрошу вас быть понятыми, — И длиннолицему: — Предъявите документы. Прошу вас.
— Я буду шаловаться, — настойчиво повторяет тот, ему очень не хочется доставать документы. Оч-чень не хочется. Да мне лично они, между прочим, и не нужны. Я прекрасно знаю этого господина. Но порядок есть порядок. Орднунг ист орднунг, не так ли, сударь? Нужно составить протокол. Ничего не попишешь, придется вам все-таки предъявить бумаги.
И он протягивает их мне, вытащив бумажник из внутреннего кармана. Протягивает, шипя под нос немецкие ругательства.
Я беру паспорт в красивой кожаной корочке и, не раскрывая, укоризненно говорю — я не в силах отказать себе в этом удовольствии, ей-богу, я его заслужил: