В тишине, перед громом (Лукин, Ишимов) - страница 20
Потом Илющенко отошел от автомобиля, огляделся по сторонам. В гараже никого не было. Илющенко прошел в задний угол, где над столиком на стене висел телефонный аппарат. Снял трубку и, прикрывая микрофон рукой, не отводя взгляда от раскрытых ворот, назвал телефонистке номер...
Человек на том конце провода тотчас же ответил, словно ждал этого звонка.
— Богдан говорит, — как можно тише сказал Илющенко. — Мы только что вернулись... Не было никакой возможности позвонить, он меня растолкал — я уж спал мертвецким сном. «Собирайся, — говорит, — сейчас в одно место съездим». И не отходил от меня. Так уж вышло. — Он замолчал. Ему показалось, будто рядом что-то хрустнуло. Прижав трубку наушником к груди, он вгляделся в темноватый угол... Нет, почудилось... Илющенко снова приложил трубку к уху. — Извините, тут мне почудилось... Нет, все нормально. Так я говорю, пришлось ехать, вас не предупредивши. В Нижнелиманск слетали. Нельзя мне больше здесь задерживаться. Расскажу все лично. Слушаюсь. Буду ровно в десять там, где обычно.
Он осторожно опустил трубку на рычаг. Несколько секунд постоял на месте. Потом, обойдя гараж кругом, вернулся к машине. Вытащил из гнезда щуп, обтер его ветошью, сунул обратно и, снова вытянув, посмотрел, сколько в картере масла: норма. Вставил на место. Закрыл капот. И снова посмотрел на никелированное кольцо, перекрещенное трезубцем, — фирменный знак «Мерседес-Бенц».
Трещинка на никеле... Это было последнее, что он увидел.
— Богдан не пришел на условленное место в десять часов, — продолжал Нилин. — Это было странно — он скрупулезно точный человек. Не пришел в десять пятнадцать, в десять тридцать. Не было его и в одиннадцать. Когда я понял, что он не появится, то вернулся в управление. Словом, — перебил он себя, — что там долго рассказывать! Механик консульского гаража, придя на службу, обнаружил Илющенко возле машины. Он был мертв.
Нет, я не вздрогнул. И холодок не пробежал по моей спине. С первых же слов Петра Фаддеича я почувствовал, каким будет финал... И — судите меня как знаете — первой реакцией была не жалость к погибшему. Первой реакцией была жесточайшая, отчаянная, жгучая досада: Грюн был в Нижнелиманске! Богдан никогда не расскажет нам, ради кого тот совершил этот ночной блиц-прыжок!..
Я не сдержался. Я с силой стукнул себя кулаком по колену. Я произнес несколько очень крепких слов.
— Вы не виноваты. Каротин. Вашего упущения тут не было. При таких обстоятельствах вы не могли засечь Грюна в Нижнелиманске.
— Спасибо, Петр Фаддеич, — отозвался я. — Но я не о себе. Подумать только: сегодня все могло быть в наших руках!