— Конечно, — холодно ответил тот.
— Очень вам благодарен, но лучше не надо. Я так устал, что один стаканчик может свалить меня с ног.
— В таком случае, Ларри, позаботьтесь о себе, — сказала Эллеи.
Он вышел из комнаты. Она осталась сидеть на диване, скрестив ноги.
— Было время, когда я очень любила Ларри, — заговорила Эллен. — Но теперь он действует мне на нервы. Сегодня вечером он перешел все границы. Подумайте, у него хватило наглости просить моей руки! Он уговаривал меня немедленно удрать и как можно скорее обвенчаться! Воображаете?
— Да.
— Мне надо было выставить его за дверь.
— Почему же вы этого не сделали?
— Я боялась остаться одна.
— У вас нет ни родных, ни друзей?
— Никого, с кем бы мне хотелось побыть. Я отправила телеграмму своей матери в Нью-Йорк, и она, конечно, завтра или послезавтра прилетит сюда… — Эллен понизила голос. — Говоря откровенно, я обманулась в Ларри. Я считала, что у него больше такта.
— Он сегодня, начиная с полудня, постоянно пил. Нет сомнений, что он хотел освободиться от своих комплексов.
— Вы думаете? Сейчас многие страдают этим. Люди делают все, что только им нравится, а это часто портит жизнь не только им самим, но и окружающим, — Эллен немного наклонилась ко мне и внимательно посмотрела в глаза. — А какой вы человек, мистер Кросс?
— Я надеюсь, вы не ожидаете от меня откровенного ответа?
— Ожидаю.
— Я… как бы это сказать… Я — немного неудовлетворенный человек. Меня ничто до конца не удовлетворяет. Да и я никого полностью не удовлетворяю.
— Поэтому вы и остались холостяком?
Я взялся за каминные щипцы, оказавшиеся у меня под рукой, и разворошил угли, подняв целый сноп искр.
Эллен молчала. Я встал и тоже посмотрел на нее.
— Вы говорили обо мне с Энн?
— А разве этого не следовало делать?
— А также вы говорили с ней о Ларри Зейфеле?
— Естественно. Она влюблена в него по уши, и я думаю, что Ларри тоже влюблен в нее. Не знаю только, хватит ли у него смелости признаться в этом. Но вы не ответили на мой вопрос.
— Вы хотите получить правдивый ответ, а я затрудняюсь дать его вам. Передо мной никогда и не возникал вопрос о женитьбе. Я слишком много занимаюсь другими и не успеваю позаботиться о себе. К тому же я хорошо помню союз своих родителей. Я иногда служил для них буфером, иногда — посредником. Я очень тяжело пережил Большую Депрессию и, возможно, именно поэтому выбрал своей профессией социологию. Желание помочь другим, если вы меня понимаете. В те времена это было своего рода религией для молодых людей. У меня не было ни настоящего детства, ни настоящей юности. Только после войны я стал понемногу присматриваться к окружающей меня жизни. Чтобы закончить наконец как-то затянувшийся ответ, будем считать, что я просто задержался в своем эмоциональном развитии.