— Изгнан из коллегии и помещен в приют для умалишенных?
— Именно так. Появился снова он только в 1922 году в Сан-Франциско под именем Арта Лемпа.
Я уже почти не слушал Фостера. Все перемешалось в моей голове: Лемп, Зейфель, Молли, Эллен…
— Вы выяснили, есть ли у него семья?
— Пока нет. Известно, что его родители умерли, сам он был женат, но недолго, жена развелась с ним.
— Понимаю.
— С вами связался помощник прокурора?
— По какому поводу?
— Я назначил на завтра судебное разбирательство, а вы — главный свидетель.
— Ясно. Спасибо, что позвонили, до свидания.
Я принял душ и оделся. Правда, несмотря на все мои старания, мне не удалось застегнуть воротничок рубашки.
Дверь мне открыла миссис Зейфель. Не было сомнений, что первым делом она обратила внимание на мою суточную щетину и что она ей не понравилась. Неприязненно осмотрев меня, она сухо сказала:
— Кажется, я вас уже где-то встречала?
— Мы с вами познакомились вчера в конторе вашего сына. Я — Говард Кросс, уполномоченный по надзору за условно осужденными.
— А я — Флоренс Зейфель. Если вы ищете Лоуренса, то его нет дома. Не знаю, вернется ли он к обеду… И все это из-за вас!
— Из-за меня?
— Точнее говоря, из-за вашей секретарши. Но вы хорошо сделали, что пришли. Я как раз очень хотела поговорить с вами. Эта любовная связь между моим сыном и вашей секретаршей слишком затянулась.
— Мисс Дэвон моя помощница, а не секретарша. А кроме того, эта, как вы ее называете, любовная связь касается только их двоих. Мы, во всяком случае, не должны в нее вмешиваться.
— Я так не думаю. Вы начальник, и у вас должны быть свои обязанности. Среди них обязательная — следить за нравственностью своих подчиненных и указывать им на их обязанности. Я влиятельный и уважаемый в этом городе человек, и когда я вижу, как мой сын проводит свое время в обществе девицы, стоящей намного ниже его на социальной лестнице…
— Я пришел сюда, миссис Зейфель, совсем не для того, чтобы говорить на эту тему.
— На какую же?
Она склонила голову набок и еще более неприязненно посмотрела на меня. Несомненно, она принадлежала к тем людям, которые желают видеть жизнь только такой, какой она их устраивает. Мое присутствие в ее доме ее явно не устраивало.
— Я хотел бы поговорить о вашем муже, миссис Зейфель… Я хотел сказать, миссис Лемпке.
Лицо ее страшно изменилось, рот открылся, и из него вырвался стон. Глаза мгновенно превратились в две маленькие точки, лицо покрылось морщинами.
— Убирайтесь вон! — прохрипела она. — Вы пришли, чтобы убить меня?
— Отнюдь, успокойтесь, ради Бога! Я только должен знать правду. И, заверяю вас, я не стану разглашать ее, если только это не окажется совершенно необходимым.