Во всяком случае, Уилли Мейсон поджидал ее после уроков и порывался проводить до дому. Он был почти так же тощ, как я, и чуб у него стоял торчком, но все-таки это был парень, да еще втюрившийся в Жужелицу...
А вот в меня никто не втюрился. Мне было, конечно, все равно. Кому они вообще нужны, эти парни?
- Я стану такой уродиной, что меня возьмут в цирк, - сообщила я Жужелице. - Меня будут специально показывать, чтобы люди пугались и отдавали за это деньги.
- Что за ерунду ты говоришь, Люс, - ответила Жужелица. - Цирков почти не осталось, а те, что еще есть, совсем обнищали. К тому же никто больше не показывает уродцев. Если бы ты смахивала на аллигатора или научилась глотать шпаги - еще куда ни шло, но ты просто худая, как жердь, и прыщавая - вот и все!
- Подожди, вот увидишь! - пообещала я. - Стать уродливой - это куда проще, чем красивой.
Я поднажала. Сама того не зная, Жужелица бросила мне вызов. Я почувствовала себя участницей соревнования уродин, обязанной выиграть, иначе нашей дружбе придет конец. Она окажется права, а я проиграю - куда это годится? Раньше мы были равны.
Я откопала в библиотеке старые книги с серыми зернистыми фотографиями, сделанными "для медицинских исследований" еще до рождения моих родителей. В те времена врачи оставляли уродцам жизнь - не то, что сейчас, когда все кругом должны быть нормальными. Я насмотрелась на сиамских близнецов, двухголовых младенцев и прочие аномалии. То глаз во лбу, как у циклопа, то щелочки вместо ноздрей, то вообще репа на ножках, а не человек. Я подумала, что для мамы было бы неплохо, если бы я выглядела подобным образом.
Но самыми страшными были фотографии из книг о второй мировой войне, сделанные в концентрационных лагерях. Одна меня так заворожила, что я возвращалась к ней снова и снова. Вроде бы живое человеческое лицо, только кожа плотно прилегает к кости. Не голова, а череп, огромные провалы глаз, торчащие скулы. На черно-белой фотографии существо выглядело мертвенно-бледным, что лишь подчеркивало общее впечатление.
"Что может быть страшнее черепа?" - подумала я. Вот какой мне хотелось стать! Половину пути я уже преодолела - вон как истощала! Теперь оставалось вообще перестать есть - и цель достигнута.
Правда, умереть для полноты эффекта мне не хотелось. Одно дело вегетарианство, и совсем другое - голодовка. Как ни гадко прошло мое шестнадцатилетие, заходить так далеко я не собиралась.
Однако чем больше я разглядывала полюбившееся изображение, тем сильнее оно мне нравилось. Оно походило на меня - такую, какой я была в действительности, внутри. По примеру всех женщин во все века, по примеру родной матери, я стала создавать желанный облик с помощью косметики.