— Возьми сама, сколько хочешь. То, что у тебя есть, невозможно переоценить.
Но девушка не торопится. Выбирая купюры, она как будто подсчитывает стоимость оказанных услуг. Потом возвращает пачку Болеслао. Еще по рюмочке в Шахразаде, на посошок? Конечно. Они выходят на улицу, взявшись за руки. Швейцар передает Болеслао сообщение, встретив его на краю тротуара. Болеслао целует Клару в лоб, садится в такси и едет в Ла Пас.
Ему сказали, отделение интенсивной терапии. На входе возникают трудности, но его пропускают. В коридорах отделения он находит Ханса.
— Твой друг разбился насмерть на моем мотоцикле. Он там, внутри, подключен.
Болеслао думает об А.; о его юморе; о его скверной живописи, производящей такое тягостное впечатление; о его доме, пустом и слишком переполненном в одно и то же время; он думает об А. и его жене Андреа; о жизни, или даже нескольких жизнях, загубленных бесполезной работой; о том, что А. много пил и что более или менее так все и должно было закончиться. Теперь я должен предупредить Андреа. Лучше было бы к ней поехать. Сначала посмотрим, дадут ли мне взглянуть на него. Болеслао распирают глупые чувства, и он должен кому-то излить их, чтобы успокоить свою совесть.
— Я так задержался, потому что эта шлюшка брила свой лобок.
* * *
Утро. Хуже всего было просыпаться по утрам, вспоминая (не зная, а вспоминая), что не нужно идти в контору, что никуда не нужно идти. Болеслао, с тех пор как его досрочно отправили на пенсию, каждую ночь снилось, что он опаздывает на работу. Таковы элементарные механизмы сновидения. Говорят, что Фрейд потратил на их изучение целую жизнь. Странный способ убить жизнь.
Болеслао испуганно приподнимался в кровати, озирался по сторонам, смотрел через щель неплотно закрытого жалюзи, какой наступает день — пасмурно или светло (ему нравилось оставлять щель, чтобы не спать в кромешной темноте, хотя на самом деле это было необязательно). Затем он напрягал память, вспоминал, что уже на пенсии и что это ему не приснилось, переполнялся отчаянием и снова съеживался между простыней. Однако дом, этот улей (улей, в котором жили только трутни), начинал издавать звуки, начинал жить, потому что у некоторых жильцов все же была работа, и они должны были вставать рано. Из квартиры сбоку пробивался шум душа, наверху кто-то ходил по потолку, внизу захлебывался унитаз. Можно было различить хлопанье дверей, вплетающееся в повторяющуюся мелодию лифта, шумы льющейся воды, иногда даже отдельные возгласы или песенку, если, бреясь, кто-нибудь напевал себе под нос. У людей были дела или они их придумывали. Болеслао был свободен настолько, что ему не хватало воображения, чтобы придумать себе хоть какое-то дело. Наконец он вставал, принимал душ, одевался. Нужно спуститься, чтобы купить газету.