Девочки (Вигдорова) - страница 147

— Открой! Открой, папа, ведь пахнет!

Костя:

— Что пахнет?

Юра:

— Пахнет! Улица пахнет!

Костя:

— Чем, сын?

Юра:

— Какой-то брюквой!»

Хорошо как!

8 июля 55 г.

Мы в Риге.

Галка скоро приедет. Она в подмосковном походе.

12 июля 55.

Марина Адамян (20 лет):

— Саша, у тебя красивая сестра?

Саша:

— По-моему, красивая.

Марина:

— А как люди говорят?

Саша:

— Люди говорят по-разному.

Молчание.

Марина:

— У твоей сестры много поклонников?

Саша, сухо:

— У моей сестры много товарищей.

Чуть погодя:

— А что лучше — товарищи или поклонники?

Марина:

— Как когда!

Саша:

— Мама, по-моему, в моей голове уже все понятия правильные, и испортить меня уже нельзя.

Саша:

— Мама, ты — веточка, а мы с Галей на тебе листочки.

— Что-то непохоже.

— Галя непохожа, потому что она уже сама по себе. А я — похожа.

На самом деле дневники эти ни в каких особенных пояснениях или дополнениях не нуждаются: они самодостаточны. Да и не много можно сказать в журнальном послесловии. Но что-то сказать попробую.

Поговорю чуть-чуть о том, как мама справлялась с моей «советскостью» вплоть до 1953 года. Лидия Корнеевна Чуковская рассказывала мне, что ее моя правоверность прямо-таки ужасала, и она однажды спросила у мамы: «Фрида, когда вы рассчитываете разбить Саше голову?» А мама ответила: «Не надо будет разбивать: она сама всё поймет». Откуда эта уверенность? Расскажу такой случай. Однажды в 4-м классе (конец 1952 г.) прихожу я из школы и говорю: «Мама, нам велели сделать доклад о великой дружбе». В этот день на уроке учительница велела нам привести пример великой дружбы. Нина С. встала и сказала: «Саленко и Яснопольская» — были у нас в классе такие две девочки. Ну что говорить — учительница эту Нину бедную чуть не убила. Так что дело это было явно серьезное, и я не хотела ударить в грязь лицом.

Выбор для доклада был такой: Ленин и Сталин, или Маркс и Энгельс, или Герцен и Огарев. Я говорю маме: «Я хочу взять Ленина и Сталина». Мама говорит: «Давай лучше возьмем Герцена и Огарева. Я тебе помогу». Я говорю: «А что, Ленин и Сталин не дружили?» Мама нашлась: «Знаешь, — говорит, — у них была очень большая разница в возрасте». Я этот разговор помню, как сейчас. Видно, что я была совершенно готова к тому, что в школе нам сказали неправильно. А мама знает, как правильно. Видимо, мама это про меня понимала.

И, пожалуй, вот о чем еще скажу. Из дневников видно, что папа за меня всё время волновался и, будь его воля, вообще бы никуда меня не пускал. А что же мама? А мама возражала папе и настаивала на своем, если речь шла о действительно важных вещах. Например, папа хотел отдать меня в школу с восьми лет, а мама настояла, чтоб с семи. Подумать только, что я могла бы пойти в школу в восемь лет и не подружилась бы с Галей Людмирской!