21 марта 48.
На днях Саша спрашивала меня, что такое лесть. Я объясняла долго и запутанно и, в конце концов, свела понятие лести к лицемерию. (Впрочем, если вдуматься, это ведь одно и то же.) Тогда я не знала, поняла ли Саша что-нибудь из моего объяснения. Но вот сегодня она говорит:
— Мама, во мне есть лесть.
— ?
— Когда тетя Шура дома, я говорю: «Какая вы хорошая». А когда ее нет, я говорю: «Тетя Шура сумасшедшая».
— Зачем же ты так делаешь?
— Потому что она мне не нравится.
— Зачем же ты говоришь, что она хорошая?
— Так я ведь еще не знала, что лесть — это нехорошо.
* * *
Саша:
— Мама, как ты думаешь, я тебя люблю?
— Не знаю.
— Ну подумай. Сообрази.
2 апреля 48.
Шура берет Сашу на руки и переносит ее через лужу. Саша, с сочувствием:
— Тяжеленько?
* * *
Запись Елены Евгеньевны [Приятельница Ф. А., уделявшая много внимания девочкам. — А. Р.]
В день рождения Гали мы с ней беседовали.
Галя сообщила мне, что у нее нет еще силы воли, но потом будет. Насчет Саши: я объясняю Гале, что к Саше надо относиться со вниманием, так как она чрезмерно умна.
Галя:
— Тетя Лена, я этого совсем не нахожу.
(Е. Е.)
* * *
Шура, входя в комнату и не сразу заметив Сашу:
— А где Саша?
Саша:
— У тебя под носом.
Шура, возмущенно:
— Кто тебя научил так грубо отвечать?
Саша:
— Никто не научил, я сама научилась по книжке. Там Лиса Алиса говорит: «Буратино у вас под носом в кувшине сидит».
4 апреля 48.
Вышла книжка «12 отважных» [Книга Ф. А. в соавторстве с Т. А. Печерниковой. — А. Р.]. Саша сидит, читает и то и дело приговаривает подхалимским тоном:
— Как интересно! Знаешь, как интересно!
* * *
Шура:
— Не трогай эту стеклянную елочную игрушку — она у тебя мигом развалится.
Саша, с полным знанием дела:
— Как старый гнилой пень?
(Что делает художественная литература с этим ребенком — уму непостижимо).
6 апреля 48.
Саша уже начинает интересоваться дневником, и это плохо, потому что при ее врожденном честолюбии и тщеславии она начнет работать специально на меня.
Сегодня она спросила:
— Мама, ты записала, как я грубо ответила папе?
— Записала.
Саша, со слезами:
— Зачем, зачем записывать про плохие поступки?
Чуть погодя:
— Я теперь совсем не стану совершать никаких поступков, ни плохих, ни хороших — просто буду сидеть и молчать.
Потом, подумав, мстительно:
— Нет, я буду очень непослушная и все буду делать плохо. Ты станешь записывать, какая я нехорошая, кто-нибудь прочтет и скажет: «Почему вы так плохо воспитываете свою дочку?» Приятно тебе будет?
Вывод один: спрятать дневник подальше, чтоб она забыла о его существовании.
* * *
Пока я ездила в Ленинград, Шура развил бешеную деятельность: выставил Шуру, которая готовила такие неслыханные пудинги и пловы, и призвал обратно Нину. И если бы не дети, дома снова было бы тихо и спокойно. Никто не верещит у меня над ухом, никто не допытывается, почему я молчу, и я больше не испытываю желания убить человека, в сущности, ни за что, ни про что.