Остановившись на пороге, она различила в сумраке Витора, сидящего в кресле. Ребенок тихо лежал на его груди, довольно посапывая и явно наслаждаясь такой близостью. И я получила удовольствие от возникшей сегодня между нами троими близости, подумала Эшли. Было по душе, когда нас принимали за семью. Это воодушевляло. Поддерживало. Давало чувства уверенности.
Эшли шагнула в комнату и, помахав коробкой спичек, провозгласила:
— Обычно достаточно зажечь большую свечку на каминной доске и еще парочку на шифоньерке.
— Хочешь, я это сделаю? — предложил свои услуги Витор.
— Э… не пора ли тебе ехать? — подсказала она с чувством неловкости и одновременно не без надежды.
Эшли не желала больше притворной близости. Как не желала и оставаться с ним наедине в темноте.
— Если не возражаешь, я подожду немного, пока не утихнет гроза, — сказал Витор. И тут же снова загремел гром.
У Эшли сжался желудок, но все же она постаралась ответить непринужденно:
— Я не против. Мыться! — пропела она и забрала Томаса у Витора.
В ванной комнате мать быстро раздела и помыла ребенка. Обычно ему нравилось играть в воде, но сегодня он слишком устал, и она быстро извлекла его из ванны. Стоя на коленях, Эшли натягивала на него пижаму, когда в двери появился Витор. Она невольно вздохнула. Лучше бы он оставался в гостиной. Держался бы он подальше от нее.
— Романтично, — заметил Витор, оглядываясь.
Мерцающий свет полудюжины свечей отражался от глянцевой поверхности azulejos — традиционных голубых и белых кафельных плиток, которыми в Португалии покрывают стены и дворцов, и коттеджей. Они отбрасывали танцующие тени на толстый белый ковер и золотили зеленые листья растений в керамических горшках.
— Да, — согласилась Эшли с вымученной улыбкой.
— Я бы с удовольствием принял ванну при свечах, — тихо произнес он и после паузы добавил: — Вместе с тобой.
Она застегивала пуговки на плече разрисованной слонами пижамы Томаса и моментально потеряла чувство координации, а ее пальцы стали неуклюжими. Взглянув на Витора, Эшли с трудом сделала вдох. Воздух вдруг стал тяжелым, неподвижным, сверхнапряженным.
— Я бы медленно-медленно раздел тебя, — продолжил он, удерживая своими темными глазами ее взгляд, — прикоснулся бы губами к каждому дюйму твоей постепенно обнажаемой кожи. А потом ты раздевала бы меня и целовала каждый дюйм моего тела. Когда мы обнажились бы, я бы положил тебя в ванну и стал бы намыливать. Намыливал бы твои груди, пока не почувствовал бы, как под моими ладонями твердеют твои соски.
Эшли отчаянно пыталась застегнуть пижамные пуговки. К ее ужасу, тело ее реагировало на создаваемые Витором чувственные словесные образы и возбуждалось все больше. При последних словах его взгляд опустился, и она поняла, что посередине каждой превосходно округленной груди выпятился кончик, натягивая тонкую ткань рубашки. Ей незачем было опускать глаза вниз на себя — женщина почувствовала, как напряглись ее соски, как восхитительно они натянулись. И как возникла живая ответная тяга между ее ног. До боли. В отчаянии она пыталась подавить вероломные инстинкты. Желать Витора — ловушка, которую следует избегать.