Померанцева неопределенно пожимала плечами: чего-чего, а теплых, даже горячих, интимных отношений в ее жизни было достаточно.
— Главное, — назидательным тоном увещевал пациентку Леонид Михайлович, — выявить, чего вы, собственно, хотите?
— Ну, как? — лепетала смущенная Померанцева. — Любви хочу.
— Так любите, — торжественно разрешал доктор, — вам что-то мешает?
— В общем, нет, — признавалась Померанцева. — Меня только смущает, что мужики меня боятся.
— Понятно, вы хотите длительных отношений, — с важным видом ставил диагноз Долгов, — но для этого вам потребуется, как мы уже поняли, отказ от собственной индивидуальности, готовность жертвовать своими интересами ради мужчины, мягкость и женственность, переходящие в бесхребетность и мягкотелость. Готовы вы к этому? Видите ли, основная проблема жизни — это проблема отказа. Нельзя иметь все разом. От чего-то приходится отрекаться. В вашем случае, думаю, это будет семья. В традиционном понимании этого слова.
Возможно, если бы Леонид Михайлович Долгов как раз в данное время не развелся с коварной Адой, если бы личная жизнь доктора была налажена и комплексы не мучили его, если бы Долгов не положил свой завидущий глаз на красивую артистку, — кто знает, может, судьба Кати Померанцевой, а заодно и многих окружающих ее людей, сложилась бы по-другому.
Заскрипела калитка. По покосившемуся забору прошла дрожь. Кудряшов даже приостановился на секунду: не рухнут ли старые доски? Нет, они еще держались — на честном слове, наверное. Тихо шелестела листва. В кадку под водосточной трубой падали последние капли ночного дождя. Бурая покосившаяся избушка не ждала гостей.
Кудряшов осторожно поднялся на разбитое крыльцо. Занес было руку, чтобы постучать, но дверь сама лениво отпрянула в глубь дома.
Опасливо покосилась на пришельца сидящая на столе пятнисто-рыжая кошка, которая, ссутулясь, что-то ела. На кровати под грязно-голубым одеялом лежала женщина. Лежала она навзничь, руки вдоль тела, поверх одеяла, глаза закрыты, дыхания не слышно. Выкрашенные когда-то волосы давно отросли и теперь были у корней цвета соли с перцем. Глубокие складки залегли у рта, кожа — как печеное яблоко: словно синтетическая маска безжизненно лежала на лице.
— Что надо? — прошелестели белые сухие губы.
Куцые ресницы не дрогнули, глаза не открылись. Кудряшов неловко потоптался, потом, узрев чайник на электрической плитке, кинулся к нему как к доброму знакомому, мотанул из стороны в сторону: есть вода! Воткнул вилку в розетку, снял с плеча сумку, шуганул кошку со стола, стал выкладывать свертки со съестным. Хозяйка приподнялась, уставилась на еду.