Лариса впервые остро чувствовала одиночество. Нет, ей не было скучно. Ей никогда не бывало скучно наедине с собой. Скорее — с людьми. Они раздражали ее своим пустым щебетанием, чуждыми ей интересами. Не все, но слишком многие. «Понимаешь, — говорили они. — Волга впадает в Каспийское море. Понимаешь, — продолжали, — все хорошо, что хорошо кончается». Они словно ввинчивались со своей банальностью в Ларисину жизнь, вязко и долго толкуя о том, что не стоило и минуты внимания. Лариса всегда считала себя самодостаточной. Любовь? Да, она влюблялась иногда. И всякий раз с удивлением от того, что еще способна на это безрассудное чувство. Но ей всегда были слишком понятны все движения души своих избранников. Иногда ей хотелось зажмурить глаза и не замечать ничего. Но, увы… Любовь — чувство инстинктивное. Двоих бросает друг к другу неведомая сила, и пока они не пришли в себя, пока держатся один подле другого в слепой жажде быть вместе — начинается нечто иное, совсем иное, нежели любовь. Но Лариса никогда не была слепа. Поэтому иное нечто не наступало.
Но сейчас Лариса была в отчаянии не из-за этого. «Смерть Алевтины просто наложилась на мое внутреннее состояние, — утешала себя Лариса, — все пройдет. Но будет ли покой для меня? Удовлетворится ли моя совесть этим исходом?» Лариса налила рюмку и опрокинула в рот. Включила телефон. Не было больше сил оставаться одной.
Звонок не заставил себя долго ждать. Потом еще один. И еще. Ее постоянные клиенты не желали считаться с настроением своего астролога. Им необходимо было делать выбор. Ехать или лететь? Заключать сделки или нет? Рожать или делать аборт? Любить или ненавидеть? Все хотели знать возможные последствия своих поступков.
После разговора со следователем Оксана долго плутала по улицам, бродила, останавливая бессмысленный взгляд на мелькающих перед ней лицах. Она перебирала сказанные ею слова: «Все было достойно, — пыталась внушить себе, — все было достойно. Ну занесло немножко, совсем чуть-чуть. А так — достойно. В норме. В норме».
Город мешал ей сосредоточиться. Город, как сладкий наркотик, без которого уже нельзя обойтись, делал ее зависимой и ведомой. Она подчинялась его законам, хотя и не могла до конца в них разобраться. Но ей казалось, что она уже вполне адаптировалась к здешнему житью-бытью.
Оксана родилась в украинской деревне, где из каждого подворья на рассвете выгоняли белые облака овец, а грецкие орехи и абрикосы в пору спелости сами валились под ноги.
Оксана ненавидела свою деревню. Ненавидела запах навоза и клевера, ненавидела легких хохотушек подружек, ненавидела отца, который — года не прошло после смерти матери — мачехой привел в дом соседскую девчонку на год старше дочери-десятиклассницы. Оксана уехала в Москву не потому, что это была столица, — просто чтобы куда-нибудь уехать, затеряться в толпе, где не провожают сочувственным взглядом и не шушукаются за спиной. По лимиту так по лимиту. Страха перед тяжелой физической работой не было: после ведер-то комбикорма и воды, после вишенных-то солнечных ударов — конвейер АЗЛК раем казался.