Долли сильно хромала и опиралась на палку. На подъеме правой стопы у нее появился нарыв, который сначала выглядел безобидным волдырем. Через три дня воспаление охватило почти всю ступню. Оттуда выходил вонючий гной, язва постепенно пожирала кожу и плоть. Они повстречали медсестру, которая сказала, что это "нарыв нагов" [48], и что Долли повезло, что там не завелись червяки. Она слышала, как у одного мальчика такая язва появилась на голове, а когда ее обработали керосином, оттуда достали не меньше полутора сотен личинок, каждая размером с небольшого червя. Но мальчик выжил.
Несмотря на боль, Долли считала, что ей повезло. Им встречались люди, чьи ноги почти сгнили от этих нарывов, ее ступня была в гораздо лучшем состоянии. Манджу зажмуривалась, когда на нее смотрела, не из-за явной боли, которую она причиняла, а из-за того, как стойко ее переносила Долли. Они оба были такими сильными, Долли и Раджкумар, такими крепкими, даже сейчас держались друг за друга, несмотря на возраст, несмотря ни на что. В них было нечто, что отталкивало Манджу, вызывало неприязнь, в Долли даже больше, чем в Раджкумаре, с ее сводящей с ума отстраненностью, словно всё происходящее было чужим кошмаром.
Временами она замечала в глазах Долли жалость, нечто вроде сострадания, словно Манджу была более печальным созданием, чем сама Долли, словно именно Манджу больше не была хозяйкой собственных мыслей и действий. Этот взгляд вызывал у нее ярость. Ей хотелось ударить Долли, дать ей пощечину, крикнуть в лицо: "Это реальность, таков теперь мир, посмотрите на него, посмотрите, какое зло нас окружает, сколько ни притворяйся, что это иллюзия, оно никуда не исчезнет". Это Манджу была в своем уме, а не они. Что может быть большим доказательством их помешательства, чем то, что они отказались признавать всю глубину своего поражения, полную неудачу как родителей, как человеческих существ?
Их хворост был завернут в большие бархатистые листья тика, чтобы предохранить от сырости, и связан веревкой, которую Раджкумар сделал из лианы. Иногда узел на веревке ослабевал, и пара веток падала. Каждая упавшая ветка немедленно исчезала - ее хватали другие люди или затягивало в глину так глубоко, что не достать.
Грязь имела странную консистенцию, походила скорее на зыбучие пески, чем на глину. Она засасывала так внезапно, что не успев ничего сообразить, человек оказывался в ней по бедра. Можно было лишь оставаться неподвижным и ждать, пока кто-нибудь не поможет. Гораздо хуже было споткнуться и упасть лицом вниз, глина вцеплялась, как голодный зверь, хватала за одежду, руки, волосы. Она держала так крепко, что невозможно было пошевелиться, словно парализуя руки и ноги, притягивая их, как клейкая лента мошек.