- Вам это удалось.
- Против своей воли.
- Вчера, насколько я понимаю, вы пытались перелезть через стену моего дома, а сегодня вернулись прямо волку в пасть. Не говорите мне, что оба раза вы поступали против своей воли. Часто самые рациональные и прагматичные люди чувствуют некий порыв и, почти не осознавая этого, беспечно поступаются личной безопасностью и привилегиями, в общем, всем, из чего складывается их благополучие.
- Сеньор герцог, я не такой человек. Вы говорите о маркизе де Эстелья.
Герцог закрыл глаза, как будто реакция, вызванная этим именем, потребовала от него несколько мгновений, чтобы привести в порядок мысли и эмоции. Когда он вновь их открыл, в них было сияние, которое резко контрастировало с его врожденной меланхолией.
- Ах, Хосе-Антонио! - сказал он, заговорщицки глядя на англичанина. - Мне известно, что вы поладили. Меня это не удивляет. Никому не удается избежать магнетизма Хосе-Антонио; даже тем, кто хотел бы видеть его мертвым. Вы умный, честный человек, и, хотя пытаетесь это отрицать, безнадежный идеалист. Он понял это с самого начала и предупредил меня. Как истинный лидер, он обладает возможностью судить людей с первого взгляда, читать в мыслях и сердцах то, что другие стремятся скрыть от мира и часто от себя самих. Ах, если бы я обладал этим качеством! Но это бесполезно: я слеп, когда дело доходит до чужих намерений.
Он встал с кресла и несколько раз прошёлся по комнате. Его переполняли противоречия и возможные варианты действий, он чувствовал необходимость обсудить их с кем-то, но рядом не было надежного человека, готового выслушать и понять. В те неспокойные времена никто не хотел выслушивать чьи-то мнения или чужие личным проблемам. Поскольку Энтони был иностранцем и вёл себя безразлично, он стал идеальным объектом для душевных излияний одних людей и спускным клапаном для эмоциональных вспышек других. Слишком поздно он понял эту особенность, которая заставила его неправильно истолковать связанные с ним действия. Теперь и герцог, попавший в тиски этого механизма, не мог замолчать.
- В своё время я был ярым защитником диктатуры Примо де Риверы. Я близко знал дона Мигеля и уверен, что он принял бремя правления не из-за личных амбиций, а осознавая, что это был единственный способ спасти монархию и все, что она олицетворяла К тому времени марксистский заговор уже поразил все слои общества благодаря бездействию некоторых гражданских властей и с одобрения тех же интеллектуалов, которые сегодня рвут на себе волосы и с криком выступают против Республики. Никто так не сожалел о падении Примо де Риверы, как я, потому что в трусливом потворстве всех, включая армию, можно было ясно видеть первые признаки того, что произойдет. После свержения и высылки Примо де Риверы я стал вторым отцом для Хосе-Антонио, не только потому, что он был сыном попавшего в беду друга, а потому что я мог наполнить своим гневом ту страсть, с которой он защищал память отца. Отвага, с которой этот мальчик мог на словах или на кулаках противостоять личностям и организациям гораздо сильнее его, компенсировала мне мужество, которого у меня никогда не было.