Стоя возле унитаза, заглядывает в аптечку: большой запас отцовского снотворного, свидетельство ночных страхов, и старый пузырек с валиумом, пузырек его матери, на котором стоит дата: март 1989-го. С тех пор давно уже появились более сильнодействующие средства. Он вытряхивает по две пилюли из каждого пузырька и кладет их в бумажник, затем берет еще одну таблетку валиума, кладет в рот и запивает водопроводной водой — просто чтобы успокоиться.
Его старая комната теперь используется как кладовая, и ему приходится проходить боком между старым диваном, сервантом и картонными коробками. На стенах несколько семейных снимков с обтрепавшимися краями, фотографии ракушек и листьев, которые он сам делал в юности, — любительские, невыразительные, выцветшие. Как ребенок, которого отправили в комнату в качестве наказания, он лежит на старой двуспальной кровати, закинув руки за голову. Ему всегда казалось, что лет в сорок пять, а может, пятьдесят у него чудом появится некая эмоциональная или умственная способность, что-то вроде набора качеств, позволяющих пережить смерть одного из родителей. Если бы у него был такой набор, все было бы в порядке. Он вел бы себя благородно и самоотверженно, относился бы ко всему мудро и философски. Может, у него даже были бы дети, и вместе с отцовством он обрел бы понимание жизни как процесса.
Но ему не сорок пять, а всего двадцать восемь. Его матери сорок девять. И все происходящее это какая-то ужасная ошибка, временной сбой — разве можно ожидать, что он справится, найдет в себе силы смотреть, как его блистательная мать угасает? Это несправедливо, особенно когда у него столько другого на уме. Он занятой молодой человек в начале успешной карьеры. Если честно, у него полно других забот. Декстеру вдруг хочется заплакать, но он не плакал уже пятнадцать лет, это все таблетки; и он решает немного поспать. Поставив стакан с вином на коробку у кровати, поворачивается на бок. Нужно много сил и энергии, чтобы притвориться нормальным. Сейчас он отдохнет, потом извинится, и мать поймет, как сильно он ее любит.
Он просыпается, вздрогнув, и смотрит на часы, потом еще раз: 18.26. Он проспал шесть часов, весь день — но разве это возможно? Однако, подняв шторы, он видит на небе закатное солнце. Голова по-прежнему болит, веки как будто склеили резиной, во рту металлический привкус; Декстер хочет пить и есть, как никогда в жизни. Он тянется за стаканом с вином; стакан теплый. Выпивает половину и вдруг морщится — в стакан пробралась толстая синяя муха, она жужжит, бьется о его губу и тонет. Декстер роняет стакан, пролив вино на рубашку и на кровать. Пошатнувшись, поднимается на ноги.