— Десятка с конфискацией ломится, Игорь Олегович, — с непонятным укором предупредил меня мой начальник юротдела, глядя мимо глаз.
Ну что. Составили мы план ликвидации всего и выплаты долгов. Стали считать реструктуризацию. И тут звонит мне мой человек в УВД и дает понять, что ордер на мой арест скоро выпишут, дело считай решенное.
А у подъезда толпа волнуется. А в газете информация проскакивает: ожидается арест создателя очередной финансовой пирамиды, прожженного мошенника, облапошившего кучу доверчивых граждан.
Написали мы протокол собрания, ввели маму в правление, и выдал я на нее доверенность по всем сделкам. Чтоб ликвидировать все оставшееся по закону и раздать долгов сколько сможем. А сам собрался залечь пока от греха на дно.
Дно оказалось не таким, как я думал. У меня была, конечно, заначена пара лимонов грин на Кипре. Ну так оказалось, что Коля Сдориков, мой зам, их оттуда угнал. На счете осталось семнадцать долларов сорок один цент. Вот никогда бы я на него не подумал. Мы в военкомате вместе в армию призывались. Дурачок я был.
Оставался у меня только заранее заготовленный паспорт на другое имя. И семь штук баксов кэша. Время было лихое, путаное; а доллар был дорог. И свалил я в туман.
Сил было много, я был удачлив и знал, что скоро отыграюсь не так, так эдак.
— Сволочи.
— Кто?
— Все!
— Любишь ты людей, Петюня.
— Люблю, пока они еще сволочами не стали.
— Замочат тебя в один прекрасный день. Любитель недозрелых человеков. Как Бог свят макнут. Засекут — и к архангелу Петру на правилку.
— А ты не каркай. Сам в любой день ласты склеишь.
— Ты вот полюби нас черненьких, Петюнчик, беленькими-то нас каждый полюбит.
— Ва-ас — любить? Вонючие, волосатые, дряблые… тьфу, — он сплевывает. — Только дети любви заслуживают, пока они еще дети. А не сволочи.
Так дружески беседуя, мы сидели с Петюней на низенькой оградке газона и наблюдали, как сносят ларек. Два таджика в синих спецовках сноровисто раздирали его гвоздодерами. С треском отлетали крашеные фанерные листы, обнажая такое маленькое и заботливо устроенное нутро с полочками и подставками.
За ларьки в нашем городе власть взялась давно. Сначала ни с того ни с чего позакрывали овощные. Те обосновались у автобусных остановок, на маршрутах «работа-домой», и светились до десяти вечера, очень удобно. Видимо, мешали крупным сетям. Закрыли к черту. А там, между прочим, чуть с одного бочка подгнившим яблочком и тому подобным разжиться можно было всегда. Они давали веник — кругом подмести, тряпку — протереть, и одаривали тем, что все равно не продашь. Она облегчает себе жизнь — и тебе заодно. Главное — быть почище, а не пугалом, чтоб не шуганули.