Вторым потрясением для Корнея стало знакомство с местной ребятней. Внезапно обнаружилось, что его украинский язык, знанием которого он так гордился, очень непохож на местный говор. В конце концов, его мать Олеся была родом с Полтавщины, где всегда было сильно влияние России, карпатские же гуцулы многие века жили под Польшей, что не могло не отразиться на языке. При этом они именно себя считали истинными украинцами, хранителями национальной идеи. Дети во всем копировали взрослых. Сверстники Корнея откровенно передразнивали его выговор и лексику, сплошь и рядом отказывались ему отвечать, когда он к ним обращался, в отчаянии он перешел на русский язык, но от этого стало только хуже. Пробойновские дети русским языком либо вообще не владели, либо старательно делали вид, что его не знают. Корнея же теперь дразнили уже не восточником, а москалем, помимо его говора предметом насмешек стал высокий колпак, в котором он ходил по селу и никогда не снимал его на людях. Некоторые особо ретивые хлопцы даже попытались было разобраться с ним физически, к их несчастью, они ничего не знали о выдающихся бойцовских качествах Корнея. Несколько жарких стычек, в которых помимо ног и кулаков в ход пошли рога, и самые отмороженные забияки Пробойновки стали обходить новичка десятой дорогой, увы, друзей это Корнею не прибавило. С этих пор он всегда бродил по селу один — все сверстники при встрече с ним попросту от него отшатывались. Для веселого и компанейского Корнея это было хуже побоев — он увял, из глаз его исчез задорный блеск, по ночам мальчик теперь часто плакал в подушку.
Что люди! С некоторых пор Корней стал замечать, что даже местные собаки его боятся! При его появлении они отбегали подальше, поджав хвосты, и если и позволяли себе его облаивать, то только с почтительного расстояния и при возможности удрать, как только он к ним направится. Странно, но у кесаревских псов Корней не замечал к себе такой неприязни! У тех, правда, было свое пугало, Петр, на него они даже лаять не осмеливались, но так то Петр, он и любого человека мог вогнать в страх одним своим видом. «То ли это я совсем страшный стал, то ли здесь даже собаки москалей боятся!» — с горькой иронией думал порой мальчик, шагая по разом опустевшей улице.
Но самым плохим было даже не это. Куда бы ни шел Корней, всюду он ощущал потоки некой темной, давящей энергии. Не то чтобы они как-то мешали ему жить (Корней интуитивно чувствовал, что лично ему они никакого вреда принести не могут), но они несли какую-то непонятную опасность для людей, они вообще были несовместимы с понятием комфортной среды обитания. Корней стал вспоминать, случались ли у него прежде подобные ощущения. В Кесареве и его окрестностях, это он точно помнил, не было и намека ни на что подобное! В Бежецке… да, что-то подобное встречалось, но очень слабо выраженное и локализованное. Сделаешь шаг, словно перейдя незаметную глазу черту, и все, нет никакого темного излучения. Вот разве что в том месте на дороге, где с ними случилась авария… Там да, было какое-то аномальное опасное пятно. В Крыму эта таинственная темная энергия тоже присутствовала, но не на суше. Там она шла из глубин моря, Корней особенно явственно ощутил ее, когда нырял в море под Севастополем. Именно поэтому самым опасным местом в той же Алупке был пляж. Не под влиянием ли этой энергии Петр тогда так взъелся на того мальца, а они все приняли участие в травле? Даже сейчас вспоминать стыдно… Если бы не Боря… ох, что бы они натворили… А вот в Крымских горах ничего подобного не было! Корней отлично помнил, что он чувствовал, забираясь на Крестовую гору. Чем выше, тем меньше становилось влияние той энергии, на самой вершине ее не ощущалось вообще. Крымские горы были оплотом стабильности против разрушительной энергии моря. Здесь никакого моря нет и в помине, а потоки темной энергии еще интенсивнее, чем были там. И исходят они здесь как раз от гор, точнее, из толщи земной тверди под этими горами. Именно там расположен гигантский очаг, испускающий эту энергию. Энергию, гибельную для всего живого…