…и дверь он запер, точно опасаясь, что Таннис вернется в комнату, спрячется в ней.
И вернется.
И спрячется, но позже.
Освальд держал крепко и шел быстро, Таннис пришлось подхватить юбки, чтобы успевать за ним. Звук собственных шагов таял в тишине коридора.
…охрана незаметна, но… тело убрали и лужу крови присыпали песком. Кто и когда?
– Не смотри туда, – попросил Освальд. – Не стоит. Он давно заслуживал смерти… ты знаешь.
– Знаю.
– Я никому не позволю тебя обидеть, малявка. Веришь?
– Конечно.
Ложь. Он сам убьет Таннис, просто пока ему нравится играть с нею…
…или это все-таки не игра?
Запуталась.
А в зале все по-прежнему. Постамент. Полотно. Гирлянды белых роз, запах которых мешается с ароматами мирры и ладана, свечным воском и кровью. Освальд не счел нужным переодеваться. Но никто не посмеет заострить внимание на таком пустяке, как пятна на манжетах.
– Садись. – Он подвел Таннис к креслу. – Уже недолго осталось.
Двери дома заперты. На мертвом лице герцогини Шеффолк застыла улыбка. Она оттуда, с другой стороны, смеется надо всеми. Над тем, кого называла сыном, над женой его, что застыла изваянием и не шелохнулась, даже когда Освальд коснулся волос ее. Он же, наклонившись, прошептал что-то…
…о смерти Грента рассказал?
Вуаль защищает, и все же Таннис мерещится, что и сквозь нее она видит притворно-равнодушную улыбку.
Сидеть.
Глядеть. Думать о Кейрене…
…жив и жить будет.
И Таннис выберется, потому что за ней пришли…
Дом вздрогнул, и закачались свечи, грозя оборвать нити огня. Люди зашептались, не смея уйти, они ждали… чего?
– Этот день, – холодный голос Освальда взрезал тишину, – войдет в историю.
…он готовился.
И держался с королевской прямотой, хотя, конечно, Таннис не доводилось встречать королей.
К счастью.
А в висках стучало: самозванец. Неужели никто не видит? Все эти люди, мужчины и женщины… ложный траур, не то по герцогине Шеффолк – вот бы она позлорадствовала, – не то по миру, который горит…
– Сегодня люди обретут свободу. И своего короля…
Шепоток.
И в нем Таннис видится сомнение. Освальд тоже слышит и наверняка куда яснее, чем Таннис. Он обводит собравшихся взглядом, и губы его кривятся.
Ответит?
Нет, он поднимает руку, медленный жест, ленивый. Раскрытая ладонь, и пальцы шевелятся, словно к ним привязаны нити, которые никто, кроме Освальда, не видит.
Кукольник?
Или все-таки кукла? Он ненавидел кукольные представления, а вот Таннис нравилось, в толпе было легко карманы подрезать… а он смотрел на сцену, и выражение лица было вот таким же надменно-презрительным. Он видел и замызганные декорации, и нити, которые заставляли кукол двигаться. И пьяноватых кукольников, они ведь тоже люди, замерзали, грелись чем придется. Тот театр – невзаправду. А нынешний… нынешний создан им и для себя же.