— Ну, насчет родственников это еще не известно, — бросила Пелагея Терентьевна.
— Никого не приказано, — грустно сказал дед Аким. — Сегодня творческий день объявлен. Приезжал тут один родственник, не то двоюродный, не то молочный брат. Сегодня не пустили. У хозяина настроение на литературу. Я вам лучше управляющего вызову…
Почуяв чужих, собаки лаяли, не жалея глоток. Сторож повернулся спиной к гостям и, по всей видимости, не собирался двигаться с места.
— Как же дидусь управляющего-то вызовет? — заинтересовался Мартын. — Или сигнализация у них?
— У нас дело поставлено, мил-человек, — захихикал садовник. — Здесь свой телефонный коммутатор имеется.
— Мне что! — продолжал бормотать сторож. — Я бы всех пускал сразу… Да выговор будет по профсоюзной линии. Покушение, мол, на нарушение… Эх!
Калитка распахнулась, и за ворота вышел мужчина в синей униформе.
— Здравия желаю, Пал Палыч, — поклонился садовник. — Управляющий! — шепнул он операторам.
Павел Павлович внимательно оглядел прибывших и начал допрос:
— Вы насчет объявления в газете? Хотите продать скаковую лошадь? Или гобелен? Вы, наверно, из комиссионного… Тогда проходите… Или, может, вы представители обкома профсоюза?
— Нет, мы по личному делу, — сказал Юрий, дымя трубкой.
— Ага, догадался: вы начинающие. Так и доложить Альберту Дормидонтовичу?
— Доложите Дормидонтовичу, — сказала Пелагея Терентьевна, — что приехала мать его знакомой, Пелагея Калинкина. И что она уже четверть часа стоит на солнцепеке у ворот…
— Господи! — засуетился управляющий. — Не признал! Кто ж вас узнает — на вас не написано, что вы теща нашего молодого… Простите великодушно! Аким! Пропусти без формальностей. Отворяй ворота!
Управляющий побежал отгонять псов. Прибывшие прошли к застекленной веранде дачи. Навстречу им выскочил какой-то молодой человек.
— Я же приказал не открывать, — закричал было он, но, увидев Пелагею Терентьевну, воскликнул: — Какой сюрприз! Простите, я вас принял за других. Какая умопомрачающая радость! А Веры с вами нет? Здравствуйте, рад вас видеть на нашей вилле.
Это был Альберт. Операторы не сразу узнали его. Драматургов сын не был похож сам на себя. На нем не было обычного яркоклетчатого, как шахматная доска, ворсистого долгополого костюма. Исчез техасский галстук. Приказали долго жить удалая тарзанья грива и крысиные усики.
Заметив удивление операторов, Альберт пояснил:
— Знаете, в последнее время шагу нельзя ступить: каждый красногорский мальчишка кричит: «Стиляга! Плесень!» Подумаешь, эрудиты — начитались газет… Вот видите, пришлось перестроить прическу, сшить новый костюм. Теперь даже «Красногорская правда» не придерется.