Три коротких гудка возвещают, что поезд прибыл на станцию. Костыль открывает глаза, облизывает губы, кивает на дверь – пора, мол. Я беру контейнер, автомат – сургучные печати болтаются, напоминая шоколадные медальки. При мысли о шоколаде во рту собирается вязкая, густая слюна. Очень хочется пить.
Пей сидр, Лау, сидр хороший,
Кружка, кружка, поллитровка.
А еще есть и спать. Кроме нас, на экспресс садятся несколько железнодорожников, они сразу идут к первому вагону. У нас, согласно билетам, пятый «гражданский», это обычный пассажирский пульман плацкартного типа, из зеленого гофрированного железа, только окна забраны частой решеткой.
Удивительно, в северном Центруме таких вагонов не встретить уже много лет, а тут – пожалуйста.
– Небось и белье выдают? – улыбаюсь, киваю на вагон.
– Хрена лысого, – бурчит Костыль. Он вообще что-то сильно не в духе после того, как подремал.
Кондуктор, ражий детина в черной суконке с эмблемами подвижного состава – колесо с силуэтом паровоза – в петлицах, равнодушно посмотрев на билеты, кивает.
– Двенадцатое и тринадцатое. Кипяток будет через час.
Поднявшись по откидной лесенке, заходим. В нос шибает дикая смесь запахов – железо, гарь, пот и ваниль.
– Что за… – начинает Костыль и смолкает.
Вагон полон женщин, точнее, девиц. Они по двое сидят на скамейках, чинно сложив руки на обтянутых подолами платьев коленках, одинаковые, словно куклы, выточенные из темного дерева. Гладкие черные волосы расчесаны на пробор, большие блестящие глаза смотрят вопросительно, маленькие ротики улыбаются. От запаха ванили кружится голова. Поезд идет из Хартмы, а там этот аромат считается самым сексуальным и привлекающим мужчин.
– Это что такое? – поворачивается ко мне Костыль. Он явно растерян.
Усмехаюсь в ответ:
– Джавальские проститутки. Вербуются в публичные дома Сургана – на родине другой работы нет.
Мы проходим на свои места, садимся. Напротив – две девицы, в руках у одной корзинка с бисером. Ловкие тоненькие пальчики плетут какое-то украшение. Вторая смотрит на нас, потом, певуче выговаривая слова, спрашивает по-джавальски:
– Здравствуйте, как поживаете?
– Спасибо, потихоньку, – бурчит Костыль. Он явно не в своей тарелке, да к тому же его джавальский оставляет желать лучшего.
Вагон дергается. Истошно орет гудок паровоза, и пакгаузы Соляной плывут за окнами в прошлое. «Стена кирпичная, часы вокзальные. Вагончик тронется, перрон останется».