— С огородом погодим, — оборвала мать Евдокия. — В землекопы ты пока не годишься. Вот поздоровеешь у нас на свежем воздухе да на парном молочке прямо из-под коровки, тогда поглядим. На рынке, говоришь, работала? В церковном киоске торговать сможешь? Свечками, образочками?
— Еще бы!
Отец Александр вмешался:
— А вот и неправда, дочь моя. Для этого у тебя пока знаний не хватит. Ты же Василия Великого от Николая Чудотворца не отличишь.
Катя покраснела так, что даже лысинка ее приняла розовый оттенок:
— Зато я отличу Божью Матерь Казанскую от Владимирской, а Одигитрию от Утоли Моя Печали!
— Ладно, ладно, — утихомирил ее батюшка, после Катиной исповеди знавший о ее грехопадении в так называемом Богородичном Центре. — Евдокия Петровна, я у Екатерины скрипку видел. Так, может…
— Ага! — многозначительно протянула игуменья. — Это уже теплее! Мы музыкальные, значит?
Катя виновато сказала:
— Ее унесло ураганом.
— Так у нас, в православных храмах, на скрипках ведь и не играют. Наша музыка только вокальная. Петь-то можешь, что ли?
— Могла.
— Что это за прошедшее время, как у старушки? А ну, давай! Что-нибудь такое-растакое! Чтоб душа развернулась, а потом опять свернулась!
И Катя, прикрыв глаза, запела «Ave, Maria!» Шуберта. Как когда-то, на площади родного города Рыбинска.
«Аве, Мария! Тогда я прощалась с Демоном на два армейских года. Теперь я прощалась с ним навсегда.
Аве… Ты видишь, Пресвятая Дева, я отрезала окончательно от себя эту горькую любовь.
Славься же, славься! Теперь я навечно отказывалась от всех демонов, искушающих человека. Ведь я собираюсь постричься в монахини и полностью посвятить себя Христу, сыну Твоему.
Аве, Мария!»
Когда она закончила петь, глаза у Евдокии Петровны под золотыми очочками блестели от слез.
Тем не менее игуменья сказала строго, стараясь не показать, что расчувствовалась и что душа ее от Катиного пения разворачивалась и сворачивалась, как она и просила:
— Господи, помилуй, это пение красивое, но католическое. А отныне будешь наше осваивать, родное, православное. Крюки видела когда-нибудь?
— Рыболовные?
— Эх! — Игуменья, осенив себя крестным знамением, еле удержалась от того, чтоб не ругнуться. — А о знаменах слышала, надеюсь?
— О флагах?
— О Господи! Какие флаги? Какие рыболовные снасти? Крюковое нотное письмо и знаменный распев!
— Не слышала никогда. Извините.
— Тебе знаешь какая икона нужна? Божья Матерь Прибавление ума!
Катя сникла. Она чувствовала себя абитуриенткой, провалившейся на вступительных экзаменах. Ей казалось, что Евдокия Петровна, задав дополнительные вопросы, поставила ей «неуд» и забраковала.