— Еще б не стыдно! — встряла Агриппина. — Один в ванной наблевал, а второй на кухне сразу с двумя… Тьфу! Содом! — в сердцах сплюнула она. — И девки голыми на столе плясали. А меня загоняли: то то подай, то это прибери, как служанку какую…
— А кто же ты, если не служанка? — фыркнул Димка.
— Послушница, — гордо отозвалась Агриппина.
— Ну вот и слушайся. Неси свой крест смиренно. Так ведь в Писании сказано? — прищурился Дима. — А ты ропщешь. Да еще ябедничаешь.
— Димка, это правда? — тихо спросила Катя.
— Конечно нет! — возмутился он. — Просто пришли ребята, попили винца, поплясали, песни попели.
Она тебе еще не такое расскажет! Больше слушай!
Агриппина вскинула вверх руку с вытянутым указательным пальцем и торжественно заявила Димке:
— Дева Богородица все сестре расскажет о твоих выкрутасах! Все подчистую поведает! Коли мне сестра не доверяет, то уж Ей-то поверит!
Странно, что раньше Катя не испытывала такого жгучего чувства стыда и раскаяния, как сейчас. Раньше ей казалось, что она жертва, она отбывала повинность и получала за это материальные блага для себя и Димки. Ей говорили служить — и она служила, и душой, и телом…
А раскаяние пришло лишь теперь, когда она открыла в себе способность получать наслаждение от унижения и боли.
Раньше она думала, что идет на это лишь ради Димки — чтобы ему было хорошо, удобно, сытно, чтобы он мог спокойно готовиться к поступлению, имел возможность оплатить репетиторов. А оказалось, что ради себя…
Это она променяла их трудную, но чистую и верную жизнь на сомнительное удовольствие от того, что ей поклонялись какие-то фанатики, что ею манипулировал умный красивый мужчина, променяла на наряды, философские разговоры, комфорт и удобство.
А Димка верит ей…
Надо обнять его покрепче, надо сказать ему, как он ей дорог…
Почему мы все так редко об этом говорим? Считаем, что это и так ясно: раз я с тобой, значит, люблю…
— Димочка, ты меня никогда не разлюбишь?
— Никогда, — умиротворенно мурлычет он, развалившись на диване.
— А если бы я заболела оспой и стала безобразной?
— Сейчас от оспы делают прививки.
— Нет, к примеру… Или обожгла бы лицо… Тебе было бы все равно, как я выгляжу?
— Конечно. Ведь ты все равно осталась бы собой.
— А если бы у меня не было ноги или руки? Или я ослепла?
— Катюха, ну что за глупости тебе вечно лезут в голову? — поморщился он. — Давай отдохнем спокойно, меня после такого завтрака опять в сон потянуло.
— Нет, ты скажи, — не унималась Катя.
— Ну я же ответил… — почти простонал Дима. — Я люблю тебя, и никогда не брошу, и ни за что не разлюблю. До самой гробовой доски. Все? Довольна?