— Ожидание кончилось, — ответил Гудзь, — догонять не придется. Немец пошел остервенелый.
— Да, не из трусливых, — согласился командир полка. — И все же догонять будем. К тому идет. Упустим такую победу — нас не простят не только Верховный, но и потомки.
Разрядов был прав. Еще не так давно, когда майор Гудзь формировал полк, танкисты укреплялись в мысли, что там, под Сталинградом, они сделают больше, чем под Москвой.
Вернувшись в полк, они узнали горькую весть: накануне на танковый клин, нацеленный на Сталинград, был брошен шестнадцатый танковый корпус. За сутки встречного боя от корпуса практически ничего не осталось. Майор Разрядов — высохший от холода и забот, думая о скором предстоящем бое, выронил:
— Сгорел корпус.
Это не полк, не одна сотня танков. Над необъятной сталинградской степью всю ночь полыхало зарево пожаров. В двадцати-тридцати километрах от дислокации восьмого отдельного гвардейского танкового полка прорыва полыхали танки, наши и немецкие.
На далекое зарево сурово смотрели танкисты. Друг с другом говорили мало. Все жили близким боем. Никто не спал. В том нервном возбуждении было не до сна.
Перед рассветом в полк приехал командующий бронетанковыми войсками армии полковник Чернобай. Он взял с собой на рекогносцировку майора Разрядова.
— А вы, товарищ Гудзь, ведите полк следом, — сказал заместителю командира полка и добавил: — Будьте в готовности к атаке.
На рассвете полк проходил по вчерашнему полю боя. Как древние языческие памятники, пестрели закопченные остовы танков. Их было так много, что невольно закрадывалась мысль: какими же надо быть людьми, чтобы устоять перед океаном огня, устоять и не дрогнуть, сгореть, но не отступить!
На коротком привале майор Гудзь с группой офицеров штаба подошел к тридцатьчетверке, вчера принявшей на себя удар. Пламя на броне съело всю краску,, жалюзи оплавились. Огонь, конечно, проник и внутрь танка. Но почему же тогда танк не взорвался? Достаточно детонировать одному снаряду, пусть даже бронебойному. Гудзь поднялся на танк, заглянул в темный овал верхнего люка, посветил фонариком. Да, огонь никого и ничего не пощадил. Экипаж не покинул танк, от всех четверых остался только пепел.
— Удивительно, что машину не разворотило, — произнес кто-то.
Гудзь тихо ответил:
— Ничего удивительного. Экипаж расстрелял все боеприпасы.
И люди посмотрели вперед, туда, куда указывал замерший ствол танковой пушки. На склоне оврага стояли, словно споткнувшись, немецкие танки. Вокруг, как гигантские оспины, виднелись воронки. Сгоревшие немецкие танки в своей угрюмой каменной неподвижности были так похожи на те, которые Гудзь со своим экипажем остановил под Москвой.